Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Инакомыслие – весьма эластичный, не поддающийся измерению феномен. Хотя он, несомненно, проявлялся в самых разных контекстах и с разной степенью интенсивности, государственная трактовка нонконформизма и преувеличенные ожидания историков привели к путанице в определении меры инакомыслия. Отношение населения к обеим диктатурам было неоднозначным и неавтономным; инакомыслие, энтузиазм и повиновение шли плечом к плечу и в Советском Союзе, и в Германии. Они могли уживаться в одном и том же человеке в зависимости от различных задач, которые ставило перед ним общество, а также по мере изменения социальных и политических обязательств. Когда Александра Солженицына арестовали за случайное замечание, сделанное в письме, которое было перехвачено военными цензорами в 1945 году, он был артиллерийским офицером Красной Армии, боровшимся во имя спасения системы, над которой он насмехался 7. Инакомыслие часто носило неясный характер, маскировалось или тщательно скрывалось, что делает любые попытки определить размах его вариаций и его содержание затруднительными. Сложная мозаика общественного мнения в режимах, где это «мнение» находилось под жестким официальным контролем, фиксировалась главным образом в полицейских и секретных партийных рапортах, в которых авторы сообщений скорее всего искажали данные об общественных настроениях, фокусируясь главным образом на негативных ответах или используя собственные страхи режима перед беспорядками и конспираторскими фантазиями для формулирования своих взглядов на население 8.

Инакомыслие, оппозиция и сопротивление тем не менее существовали, но не в водонепроницаемых помещениях, а в прозрачных стенах, разделявших их. Слабость любых враждебных режиму политических реакций на обе диктатуры и свидетельства широко распространенной поддержки и повиновения режимам нельзя использовать как основание для заключения о том, что обе диктатуры наслаждались полным консенсусом. Будь это так, вряд ли бы властям потребовалось столько времени на слежение за общественным мнением и преследование врагов. И все же хрупкость оппозиции в обеих диктатурах отражала не только силу государственной власти, которая ей противостояла, но и сложность работы в обществе, которое в большинстве своем повиновалось режиму и сопротивлялось расколу. Все эти проблемы, связанные с определением масштабов, природы и эффективности общественной реакции на диктатуры, выходят на поверхность при анализе взаимоотношений, возникших между режимом и рабочим классом.

В материалах о саботаже среди советских железнодорожных рабочих в 1933 году, хранящихся в архивах НКВД, есть следующие замечания, услышанные во время событий: «Все, что исходит из Кремля, душит рабочий класс»; «Начался скандал – они относятся к нам неправильно. Необходима еще одна революция… 9». У советских рабочих были четкие революционные традиции, восходившие к опыту 1905 года и двум революциям 1917 года; рабочая оппозиция, не принявшая авторитарное ленинское государство, была жестоко подавлена в 1921 году, в конце гражданской войны. Сталинская секретная служба зорко следила за рабочим классом, чтобы обеспечить гарантию того, что этот мощный потенциал не повернется против их собственного «государства рабочих». Диктатура в Германии также оказалось перед лицом огромного заводского рабочего класса, чей революционный потенциал, проявившийся на миг во время кризиса после поражения в 1918 году, неотступно преследовал германских националистов вплоть до 1930-х годов. Германский промышленный пролетариат был самым многочисленным и наиболее организованным в Европе; в 1932 году германские социалистические партии получили больше его голосов, чем национал-социалистическая партия. Когда в 1933 году Гитлер добился власти, он опасался, что возглавляемая социалистами общая забастовка может парализовать режим. Дикие преследования, изгнание коммунистов и социал-демократов и были следствием этого страха; на протяжении всех 1930-х годов аппарат безопасности и полиция каждую неделю и каждый месяц сообщали о продолжении деятельности остатков марксистских партий, которые рутинно характеризовались как враждебные государству 10.

В условиях обеих диктатур положение рабочих значительно изменилось к худшему. По сравнению с ним 1920-е годы казались золотым веком. Все германские рабочие были вовлечены в деятельность профсоюзов и участвовали в соглашениях об установлении и повышении уровня их зарплат и условий работы. Рабочие комитеты были основаны в годы Первой мировой войны и стали своего рода органом выражения мнения рабочих, их участия в управлении предприятиями. Германская республика стремилась к прогрессивной системе социального обеспечения, и общая культура рабочих была свободна от культурного гетто, в которое она была заключена накануне 1914 года. Социал-демократическая партия была, безусловно, крупнейшей партией в Германии накануне 1933 года с числом членов более 1,3 миллиона человек в момент ее наивысшей популярности в 1923 году 11. Отряд советских рабочих в 1920-х годах был немногочисленной, но привилегированной социальной кастой и рассматривался как главный локомотив в процессе превращения страны в пролетарское государство. Материальное положение рабочих постепенно улучшалось, щедрые социальные выплаты и возможности получения образования были расширены, рабочих с готовностью принимали в коммунистическую партию на облегченных условиях; их права были защищены новым трудовым кодексом и восьмичасовым рабочим днем; советские профсоюзы, представлявшие интересы рабочих, действовали непосредственно на предприятиях, требуя улучшения условий труда и защищая интересы рабочих перед партией и государством 12. К 1928 году стандарты жизни рабочих достигли того уровня, который никогда больше не был достигнут вплоть до самого конца сталинской диктатуры.

Сигнал об изменениях в положении советских рабочих прозвучал с началом первого пятилетнего плана в 1928 году. В тот год была запущена кампания против рабочих, которых стали считать самодовольными лодырями, постоянно отсутствующими на рабочем месте, или пьяницами. Весной 1929 года было принято жесткое антирабочее законодательство с целью снизить уровень прогулов и сократить текучесть рабочих кадров. В тот же год руководство профсоюзов, в котором преобладали сторонники бухаринского крыла партии, подверглись чистке, та же судьба постигла две трети членов заводских и фабричных профсоюзных комитетов, поддерживавших независимое профсоюзное движение. Профсоюзам было предписано «повернуться лицом к производству», дисциплинируя и убеждая рабочих трудиться быстрее и с большей производительностью, но впредь не заниматься их защитой и не вести с ними переговоры о повышении заработной платы, которая была установлена дирекцией предприятия совместно с комиссией по заработной плате 13. Народный комиссариат труда, возглавляемый другим бухаринцем, В. Шмидтом, был ликвидирован. Принятый 29 марта 1929 года закон восстановил абсолютные полномочия руководителей предприятия [единоначалие] управлять и наказывать рабочих и служащих без обращения к профсоюзам 14. За этим последовал целый поток трудовых законов, отменявших многие завоевания революции: была снижена степень социальной защищенности, а выплаты были обусловлены и ограничены многими факторами; закон, принятый в октябре 1930 года, запрещал свободное перемещение рабочей силы, а через несколько месяцев были ликвидированы возможности для обмена рабочими кадрами; в 1931 году нарушения трудовой дисциплины или порча рабочих инструментов были включены в разряд уголовных деяний; в июле 1932 года было приостановлено действие статьи 37 Трудового кодекса, предусматривавшей возможность перемещения рабочих только с их согласия; с ноября 1932 года пропуск одного рабочего дня влекло за собой немедленное увольнение; 27 декабря 1932 года режим ввел внутреннюю паспортную систему для городского населения для того, чтобы иметь возможность, как это имело место в царское время, контролировать движение и потоки рабочей силы 15. 15 января 1939 года была внедрена обязательная «трудовая книжка» для всех трудящихся, в которой отмечались все прежние и текущее места работы, а также все случаи нарушения трудовой дисциплины, наказания и замечания. Ни один работник не мог поменять место работы без письменного разрешения директора его предприятия, зафиксированного в трудовой книжке. Несколько месяцев спустя был принят новый дисциплинарный кодекс, требующий от директоров всех предприятий сообщать в местную прокуратуру о всех случаях опоздания на работу более чем на двадцать минут. Лист опозданий составлялся каждое утро с указанием точного времени опоздания каждого работника. Лист подписывался руководителем и передавался прокурору, и суд немедленно приступал к рассмотрению дела. За проступок предусматривалось наказание в виде шести месяцев «исправительных» работ 16.