Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Очевидно, что Гитлер и Сталин были политическими бенефициариями двух различных направлений политического мессианства, восходящего к XIX веку. Современные рассуждения по поводу уникальной, стремящейся к власти личности трансформировалась в постреволюционной России и послевоенной Германии в метафору освободителя и спасителя, но такого, кто вышел из гущи народа, разделяющего и сочувствующего его страданиям, борющегося с инертными злобными историческими силами. «Герой, вождь, спаситель, – писал в 1934 году Юнг в своем эссе, – тот, кто открывает новые пути к более великой реальности» 41. Не имея такой благоприятной культурологической почвы, культы вокруг личностей Гитлера и Сталина едва ли могли достичь таких высот.

Все культы личностей в той или иной мере являются фикцией. Для их формирования требуется прежде всего создать приукрашенный образ диктатора. Но это отнюдь не означает, что без подобного рукотворного имиджа и Гитлер, и Сталин были простыми ничтожествами, поскольку из описанной уже истории их возвышения к власти, происходившей в то время, когда их культы находились в самом зачатке, следует, что уже тогда оба будущих диктатора обладали многими политическими и личностными качествами, которые хорошо послужили им независимо от культа вокруг их личностей. Их проблема заключалась в том, что это было все, чем они обладали. Они не были монархами, или успешными военными деятелями, или людьми, достигшими больших высот на общенациональном уровне, чьи претензии на руководящую роль были бы самоочевидными. Оба вполне осознавали, что, какими бы сильными или волевыми личностями они ни представлялись, их заявка на высшую, освященную традицией власть должна быть обоснована и получить некий импульс, в определенном смысле «больший, чем жизнь». Осознанное конструирование политического имиджа, ставшее общим местом в эпоху телевидения и эру манипуляций общественным сознанием, в 1930-х годах было новшеством. Между тем для двух лидеров, чьи претензии на власть опирались на шумное всеобщее народное одобрение, имидж имел первостепенное значение. Они никогда не являли общественности свою истинную натуру. «Этот маленький смугловатый человек, господин Адольф Гитлер, – писала Марта Додд, дочь американского посла, – просто выдумка» 42. Эта фикция была сконструирована совершенно тривиальными методами. Хорошо известно, что Гитлер часами репетировал свои речи, которые он должен был произносить по случаю особых событий. Его преувеличенная театральность никогда не была спонтанной, как она всем тогда казалась. Одна из его секретарш, Криста Шодер, которая была допрошена после войны, вспоминала, как Гитлер по многу раз репетировал свои речи, вновь и вновь возвращаясь к их лингвистическим аспектам, останавливаясь, чтобы снова отрепетировать некоторые места с «тем же тембром голоса и совершая те же действия», которые он будет совершать, когда наступит время действительно произносить речь 43. Многое из того, что он делал на публике, заранее просчитывалось. Он не хотел, чтобы его видели или чтоб его сфотографировали в очках (сохранилась только одна такая фотография), так как у него была высокая степень дальнозоркости. Документы для Гитлера печатались на большой печатной машинке, или так называемой «печатной машинке фюрера». Его личное поведение на публике, лишенное видимой смелости, не отличавшееся важной походкой, с характерной жестикуляцией, которую он позаимствовал у Муссолини, было осознанно запрограммировано 44. Марта Додд видела, как «хрупкое тело, бледное, мягкое, невротическое лицо, скромная осанка» периода до 1933 года постепенно уступили место «надменной, высокомерной фигуре, с помпезно развернутыми назад плечами, двигавшейся и маршировавшей так, как будто он своими ногами вращал землю…» 45.

Напыщенные, временами истеричные выступления Гитлера с трибуны перед тысячами собравшихся людей стали апофеозом его имиджа. Эти представления были тщательно отрежисированы во всех деталях и разыгрывались перед возможно большим числом людей. О партийном съезде 1933 года был снят фильм под названием «Триумф веры», и в немецких кинотеатрах его увидели двадцать миллионов зрителей. Это был не самый лучший путь к созданию культа, так как зрители должны были регулярно видеть не одного только Гитлера, поскольку он стоял бок о бок с Эрнстом Ремом, а финальная сцена с заключительным обращением фюрера к народу по техническим причинам вообще не была снята 46. На следующий год для создания фильма о партийном съезде 1934 года пригласили молодую актрису и режиссера Лени Рифеншталь. В следующем фильме, «Триумф воли», Гитлер больше не был обычным человеком. Фильм завершался заключительной речью Гитлера, которая сопровождалась сценами, достигавшими огромного драматизма и эмоциональной напряженности. Во втором фильме удалось создать более убедительный, чем в первом, ритуальный образ толпы, преклоняющейся в ожидании вождя и ее единственного героя-спасителя. Такое непосредственное сопоставление стало шаблоном в изобразительной трактовке культа на протяжении всех 1930-х годов. Американская журналистка Виргиния Коулз, свидетельница тех лет, оставила записи о своих впечатлениях от этих съездов, которые собирались на огромном стадионе, вмещавшем до 200 000 человек: «По мере приближения времени прибытия фюрера волнение толпы усиливается. Минуты бегут, и ожидание кажется бесконечным. Внезапно дробь барабанов становится громче, три мотоцикла с желтыми штандартами, развевающимися у их лобовых стекол, стремительно мчатся через входные ворота. Несколько минут спустя вереница черных машин въезжает на арену: в одной из них, стоя перед передним сидением, с рукой, вытянутой в нацистском приветствии, сам Гитлер. Он на трибуне, начинает говорить. Толпа стихает, но барабаны продолжают свою непрерывную дробь. Голос Гитлера скрежещет в ночи, а толпа периодически взрывается ревом одобрения. Некоторые из собравшихся начинают раскачиваться вперед и назад, снова и снова скандируя «Sieg Heil» (Зиг хайль!) в угаре безумия. Я посмотрела на лица людей, стоящих вокруг меня, и увидела, как по их щекам текут слезы».

Успех в создании подобающего имиджа Гитлера, и так приведший к тому, что он стал казаться всем непогрешимым, больше чем сама жизнь, всепобеждающим мессией, еще больше укрепился ввиду разительного контраста между этим публичным образом лидера и обыкновенным человеком, спускавшимся после грандиозного зрелища с трибуны. Коулз видела, как публичная звезда внезапно превращалась в «дряблую и ничем не приметную фигуру» 47. Как заключил Уиндхэм Льюис, хотя Гитлер был способен входить в образ «грозного предостережения», вне сцены и без микрофона все видели в нем «персону, прозаичнее которой было бы трудно найти» 48.