Иосиф Гольман - Российская реклама в лицах

Потому что он много работает и много успевает. Титанически визуализировать действительность – пожалуйста! Выпасть из окна на собственном дне рождения – почему бы нет? Пойти в тюрьму, потому что не хочется быть быдлом, – тоже можно.

Об этом и многом другом – в интервью с Эркеном Кагаровым, арт-директором «Има-дизайн», человеком неопределенной национальности и совершенно определенных этических и эстетических взглядов.

Эркен Кагаров– художественные училище и вуз. Бессменный арт-директор «ИМА-дизайн». Перечислять награды бессмысленно ввиду их необъятного количества.

Даже выпадая из окна, думает о новом креативе.

Эркен, ты действительно сидел в тюрьме за убеждения?

«Сидел» – это громко сказано. Но… В общем, да, немного сидел.

Ты боролся с засильем диктатуры?

Не-а. Просто в августовский путч стало очень тошно. Опять эти рожи, опять они учат меня жить.

Я позвал друзей, весь день пили водку и смотрели телевизор. А когда стемнело, пошел рисовать с помощью баллончика с краской протестные лозунги.

И тебя словили?

Нет, баллончик кончился. Но хотелось чего-то большего. А у нас в Ташкенте есть что-то типа своего Арбата – тогда улица носила имя Карла Маркса. Я вызвонил друзей, и мы решили устроить выставку протеста. Я за ночь сделал шесть политических плакатов – рекорд. Один – из флага СССР. И утром (на велосипеде) поехал на «Арбат». Развесил плакатики и стал ждать.

Кроме тебя больше никто не приехал?

Один мой друг потом подъехал, когда меня уже забирали. На велике, с пучком плакатов. Я ему страшными конспиративными гримасами приказал срочно отваливать. Какой смысл сидеть вдвоем? Он понял, уехал и потом за меня боролся.

А ты понимал, что тебя посадят?

Понятное дело. И вещички с собой взял.

А что говорили горожане?

Некоторые, еще до прихода милиции, меня стыдили. Но гораздо больше было тех, кто благодарил. Большинству уже не хотелось снова стать быдлом.

Что было дальше?

Меня забрали. В тот же день осудили. Хотели за осквернение флага дать 5 лет, но в итоге ограничились 15 сутками.

Как сиделось?

Первые несколько суток в СИЗО, в подвале ГУВД – хорошо. Там была такая спаянная интеркомпания: русский вор Гена, бандит-кореец, узбек-насильник и я – политический. Они ко мне неплохо отнеслись. Их только слово «дизайнер» сначала насторожило. Но я доходчиво объяснил, и вопрос был снят.

Интересно. Предъяви формулировку.

Я Гену спросил – это он интересовался, кто я по жизни, – мол, ты портвейн «Жасорат» пил? Он говорит: «А как же!» – «Так вот! Этикетку я рисовал!» Так что сидел в авторитете.

Путч скончался за три дня. Почему же тебя не отпустили?

Не знаю. Я лежал на железных нарах, на матрасах с контурами тел предыдущих сидельцев. Радиоточка работала, забранная решеткой. Мы слушали речи, и я испытывал очень сильные эмоции. Мы победили, но я – в тюрьме.

На четвертые сутки: «Кагаров, с вещами!» Думал – домой, а меня – в автозак, с вооруженными конвоирами. Я испугался, что сейчас вывезут в степь и просто шлепнут. А родителям скажут, что отпустили и теперь ищите сами.

И куда же привезли?

В место постоянного заключения. Там почти не кормили, подушек не было – свои босоножки под голову клал. А главным средством перевоспитания оступившихся было полное отсутствие бумаги. Вообще любой бумаги, от туалетной до писчей.

Поэтому, когда меня нашли родители и привезли еды и газет, я был счастлив. Только за газетами приходилось следить, чтобы не сперли, пока не прочитаю. А потом меня родители и вовсе забрали, выкупили, наверное.

…Друг действительно за меня боролся. Даже письмо написал президенту Каримову. Правда, в слове «Президент» нечаянно пропустил букву «р». Может, поэтому оно не сработало.

Зато мне было очень приятно, что есть друзья, готовые за меня рисковать…

… В нашей жизни креатив присутствует всегда. В автозаке я был очень напуган, внутри было темно, снаружи – море узбекского солнца. И ко мне в темницу свет проникал через скважину для ключа. Создавая при этом совершенно фантастические сочетания цветов и форм. На ладони, как в камере-обскуре, вверх ногами проносились разноцветные дома, деревья, а потом и степь. Никогда этого не забуду: страх смерти и потрясающая красота жизни…

Ты, кстати, сказал про родителей. А то мы начали интервью не с детства героя, а с тюрьмы.

Мой папа, Медат Кагаров, народный художник Узбекистана. Мама, Инна Васильевна, – тоже профессиональный художник.

Народный?

Нет. Но я с детства жил в доме художников – не только наша семья, там все были художники, специальный дом с мастерскими – и всегда понимал, что в профессиональной среде уважают не за звание.

Вы жили в Ташкенте?

Да, я там родился.

Саша О.(Островская) (в комнате присутствует третий участник беседы, Саша, жена Эркена. – Прим. авт. ): За 17 дней до страшного землетрясения. Там погибло чуть не полгорода.

Моя семья, к счастью, уцелела. И с самого нежного возраста я приобщался к профессии. Например, папа делает макет книги. Помнишь, как это было? Шрифты, ножницы, резиновый клей. Конечно, остается много обрезков. Поэтому я сижу под столом и делаю свой маленький макетик. Чрезвычайно полезно для освоения ремесла.

Дизайн торговой марки и серии упаковок чая «Бомондъ»

Образование тоже там получал?

Да, и художественная школа, и вуз. Мы прикипели к этой республике. Хотя на исходе обучения я начал испытывать некоторые сложности.

Почему?

Начался парад суверенитетов. Детские болезни независимости. А где много политики, там мало искусства. Нас пугали защитой дипломов на узбекском языке, которого мы не знали.

На узбекском есть адекватная терминология?

Кое-что есть, но много новых слов, которые, пока неизвестно, приживутся ли. Моя специализация в институте – промышленная графика. Так вот «промышленная» по-узбекски – «амалий». А что делать с графикой – непонятно.

В итоге, делая диплом, я схитрил: в названии не было ни одного русского или узбекского слова: «Операционная модель проектирования объектов визуальной коммуникации».

Откуда студент Кагаров набрался таких слов? Надо же такое название завернуть! Для впечатления?