Джозеф Хиз - Бунт на продажу: как контркультура создает новую культуру потребления

Еще в 1959 году Алан Уоттc признал: та версия дзен-буддизма, которую усвоили битники, имела мало сходства с настоящим дзен-буддизмом. В своем эссе «Битнический дзен, академический дзен и просто дзен» (Beat Zen, Square Zen and Zen) он выразил озабоченность тем, как древний способ освобождения личности превратился в карикатуру, в повод для того, чтобы быть «крутым псевдоинтеллектуальным хипстером, ищущим приключений, бросающимся дзенскими высказываниями и джазовым жаргоном, лишь бы оправдать свои выпады против общества, которые на самом деле лишь циничная эксплуатация других людей». Уоттса волновало то, что небрежная и своекорыстная интерпретация классических текстов используется, чтобы оправдывать «полностью эгоистичное богемное поведение». У него действительно были причины для беспокойства.

В ряде хорошо известных фрагментов дзен-буддистской литературы спокойное благодушие однозначно ставится превыше благочестия. Дзенский мастер Лин-Чи писал: «В буддизме нет места усилиям. Просто будь обыкновенным, будь простым. Ешь свою пищу, освобождайся от съеденного, освобождайся от выпитого, а устав, ложись и отдыхай. Невежды могут потешаться надо мной, но кто мудр, тот поймет меня». А один из самых старых стихов дзен рекомендовал: «Если хочешь познать истину, не заботься о том, что есть добро и что зло. Противоречие между добром и злом — это болезнь ума».

Из этих двух цитат легко понять, почему увлечение дзен-буддизмом может привести к тому, что Теодор Роззак называет инфантилизацией. Отрицание правил и понятий о правильном и неправильном, показная приверженность принципиальному безразличию, апатии и валоризации элементарных телесных функций — все это подпитывает «угрюмую несговорчивость юности» и подталкивает к мысли о потребности в неограниченной свободе. Проблема в том, что метафизический индивидуализм дзен, согласно которому не может быть конфликта между индивидуальными натурами, поскольку все они происходят от Матери Дао, был интерпретирован адептами контркультуры как художественное и социальное кредо «делай что хочешь» или «все проходит». Битнический дзен-буддизм может запросто выливаться в обыкновенную подростковую неприветливость и агрессивность, подкрепленную доверием к азиатской экзотике.

Впрочем, по мнению Роззака, в общем-то не имеет значения, верно ли контркультура истолковывает дзен-буддизм. Вопрос о правильности интерпретации учения не важен, ибо по-настоящему имеет значение то, что они считают: дзен-буддизм им нужен.

Когда речь идет о самоосвобождении от «нашего технократического общества, в котором господствуют унылость, алчность и маниакальный эгоизм», то буквально каждому приходится делать это лично. Какая разница, является ли правильной интерпретация дзен-буддизма Керуаком и Гинзбергом или интерпретация индуизма The Beatles и The Who? Важно то, что бунтари сумели повернуться спиной к доминирующей репрессивной культуре и найти новый выход для духовных устремлений и протеста.

По мнению Роззака, каждая культура — не важно, светская или технократическая — нуждается в некоем источнике таинственности и ритуалах, которые скрепляли бы гражданское общество. Но эти связи бывают двух видов: навязанные сверху в целях манипуляции, и демократичные, освобождающие разум для исследований и воображения. Судьба нашего общества — наследовать именно первый тип традиции ритуалов и таинственности под маской христианства. Как считает Роззак, экзотические изыскания контркультуры дали всем нам доступ к истинным путям духовного освобождения, а не просто ложного избавления, предлагаемого нам нашими церквями.

Прочтите нижеследующее описание жизни людей в «золотом» штате Калифорния: «Деньги ценятся исключительно высоко и определяют влияние повсюду в Калифорнии… В результате [калифорниец] сильнее всего в жизни озабочен своей собственностью. Во время досуга он думает о деньгах; находясь в нужде, он их выпрашивает. Он постоянно думает о возможностях предъявить кому-нибудь требование или самому не отдавать долга. Он не воздержится ни от обмана, ни от подлости ради своих корыстных замыслов».

Это может показаться довольно точным описанием жизни в современной Калифорнии. Есть только одна закавыка: данный фрагмент взят из труда антрополога Альфреда Кребера. Это описание традиционной культуры народа юроков — племени рыболовов и охотников, жившем в районе нижнего течения реки Кламат и тихоокеанского побережья в северной Калифорнии. Задолго до контактов с европейцами юроки «имели культуру, в той же мере пронизанную коммерцией, как любое индустриальное общество наших дней». В этой культуре абсолютно все, чем владел мужчина, имело цену, включая жену и детей. Криминальных законов не было вовсе, только коммерция. «Каждое оскорбление, каждая привилегия или злодеяние оценивается и компенсируется». У юроков не было ни официальной религии, ни священных церемоний; все коллективные мероприятия имели единственную цель — демонстрацию благосостояния.

Если кто-то сочтет существование такой несусветной коммерциализации в рамках традиционной индейской культуры удивительным, то только потому, что большая часть наших представлений об индейцах является выдумкой контркультуры. Коренные обитатели Северной Америки в целом были добродетельными ровно настолько, насколько люди в любом другом месте. Немногочисленное население материка было широко рассредоточено, и во многих регионах мирные контакты между племенами были очень редки. По этой причине в Северной Америке не существовало единой культуры. Некоторые племена были довольно мирными, другие — невообразимо кровожадными. Было широко распространено рабовладение, и войны являлись совершенно обычным делом. Во многих случаях европейские захватчики воспользовались своим преимуществом над коренными обитателями. В других случаях, как с испанскими конквистадорами и ацтеками, пожалуй, обе стороны были достойны друг друга.

Великой инновацией контркультуры стало предположение о том, что между всеми этими культурами имелось нечто общее. Утверждалось: американские аборигены находились в особых отношениях с природой (которые, к сожалению, были утрачены европейцами). Указывалось на многие черты анимистических религий, распространенных в доколумбовую эпоху, как на свидетельство такой глубинной связи. Именно благодаря этим системам верований — а не просто технологической недоразвитости — коренные американцы смогли жить в гармонии с природой так долго.

В свете этих теорий возникло представление о том, что индейцы поклонялись Матери Земле. Это представление моментально получило в контркультуре большое распространение по очевидным причинам: оно было экзотично, созвучно ценностям зарождавшегося культурного феминизма и предполагало такое отношение к экологии, которое казалось диаметрально противоположным западным идеям властвования над природой и ее эксплуатации. Важную роль сыграл текст речи под названием «Земля священна», которую в 1855 году произнес Сиэтл — вождь племени суквамиш. Он обвинял европейцев, говоря: