Майкл Льюис - Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

Чтобы стать капитаном, он учился несколько лет, но назначение пришло по счастливой случайности. Когда ему было 23 года (в то время он был первым помощником капитана на рыболовном судне), капитан уволился. Владелец судна начал искать ему замену и нашел немолодого пенсионера, который был своего рода легендой в истории исландского рыболовства. У него было замечательное имя: Снорри Снорассон. «Я два раза выходил с ним в море, — говорит Штефаун. — Никогда в жизни я не спал так мало, потому что очень хотел поучиться у него. Ночами я спал по два-три часа, а остальное время сидел с ним, и мы разговаривали. Я глубоко уважаю этого человека — невозможно перечислить все, чему он меня научил. Район плавания траулера. Оптимальный угол наклона сети. Как действовать на море. Что делать, если день оказался неудачным? Как ловить на такой-то глубине? Если не получается, что делать — изменить глубину или уйти в другое место? В итоге оказывается, что многое зависит от чутья. За это время я получил гораздо больше знаний, чем в школе. Потому что как можно научиться рыбачить в школе?»

Эту потрясающую науку он прекрасно помнит и по сей день, и его глаза затуманиваются от воспоминаний.

— Вы целых семь лет изучали тонкости рыболовного ремесла, прежде чем удостоились чести поучиться у этого великого капитана? — уточнил я.

— Да.

— А потом вы месяцами благоговейно внимали словам великого мастера и только тогда почувствовали уверенность в своих силах?

— Да.

— Тогда почему вы решили, что сможете стать банкиром и спекулировать на финансовых рынках без единого дня обучения?

— Очень хороший вопрос, — отвечает он. Подумав с минуту, он говорит: — В первый раз за этот вечер не нахожу ответа.

Я его понимаю, поскольку и сам зачастую искренне верю в правильность того, что делаю, даже если это не так.

— В чем конкретно заключалась ваша работа? — спрашиваю я, чтобы «снять его с крючка»: «поймать — освободить» — таково современное представление о гуманной политике в Исландии.

— Я начинал… — тут он засмеялся, — консультантом по хеджированию валютных рисков компаний. Но при моей азартной натуре меня больше привлекали обыкновенные спекулятивные операции, и я увлекся этим делом.

Многие из его клиентов были рыбаками или рыболовными компаниями, и жизнь научила их, как и самого Альфссона, рисковать, иначе останешься без рыбы.

— Клиенты проявляли интерес к «хеджированию» только тогда, когда это сулило деньги, — говорит он и начинает истерично смеяться.

— Но вам хоть нравилось заниматься банковским бизнесом? — спрашиваю я.

— Я никогда не испытывал почтения к банкирам, — отвечает он, еще не отдышавшись от смеха. — Одна из моих любимых фраз на сегодняшний день: никогда не доверяй банкиру.

СЕЙЧАС, ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД, думается, что в последние пять лет жители Исландии могли бы задать себе некоторые очевидные вопросы. Например: «С чего вдруг Исландия стала занимать видное место в глобальной финансовой системе?» Или: «Почему крупным странам, создавшим современную банковскую систему, вдруг понадобилось, чтобы исландские банки встали между вкладчиками и заемщиками и стали решать, кто получит капитал, а кто нет?» И: «Если исландцам от природы присущи эти невероятные способности к финансовому бизнесу, то как им удавалось так искусно скрывать их в течение 1100 лет?» На худой конец, в стране, где все знают друг друга если не лично, то через родственников, логично было бы предположить, что, когда Штефаун Альфссон переступил порог Landsbanki, не менее десятка человек могли бы сказать: «Штефаун, но ты же рыбак!» Однако никто ничего такого не сказал. И, что совсем уж удивительно, до сих пор не говорят. «Если бы я вернулся в банк, — изрекает исландский ловец трески без тени улыбки, — то занялся бы обслуживанием состоятельных клиентов».

ЕЩЕ В 2001 Г., КОГДА ИНТЕРНЕТ-БУМ пошел на спад, журнал Массачусетского технологического института Quarterly Journal of Economics опубликовал интересную статью под названием «Мальчишки остаются мальчишками. Половая принадлежность, самоуверенность и вложения в обыкновенные акции». Авторы, Брэд Барбер и Терренс Один, получили доступ к информации о торговле свыше 35 ООО семейств на бирже и использовали эти данные для сопоставления привычек мужчин и женщин. Краткие выводы таковы: мужчины торгуют чаще женщин и при этом наивно полагаются на собственное умение разбираться в финансовых вопросах. Холостые мужчины торгуют менее благоразумно, чем женатые, а женатые — менее благоразумно, чем незамужние женщины: чем меньше женщин участвует в рыночных сделках, тем меньше рациональности в этом процессе.

Одна из отличительных особенностей катастрофы в Исландии (и на Уолл-стрит) — ничтожно малая причастность к ней женщин. Женщины в банках работали, но только не на должностях, связанных с принятием риска. Насколько я знаю, во время исландского бума лишь одна дама занимала руководящую должность в исландском банке. Ее зовут Кристин Петурсдоттир, и к 2005 г. она доросла до заместителя генерального директора лондонского отделения банка Kaupthing. «В финансовой сфере доминируют мужчины, — замечает она. — Это поистине экстремальный бизнес — настоящий бассейн с акулами. Женщины просто презирают эту культуру». Тем не менее Петурсдоттир нравилась финансовая деятельность. Ее лишь не устраивал стиль работы исландских мужчин, поэтому в 2006 г. она уволилась. «Мне говорили, что я сошла с ума», — замечает она, но ей хотелось создать компанию по оказанию финансовых услуг, где руководителями будут исключительно женщины. Чтобы, как она выразилась, «привнести в мир финансов женские ценности».

Между прочим, сегодня ее фирма является одной из немногих прибыльных финансовых организаций, оставшихся в Исландии. После обвала фондовой биржи деньги хлынули потоком. Так, незадолго до нашей встречи она рано утром услышала громкий стук в парадную дверь и открыла ее. Перед ней стоял невысокий старик. «Мне так надоела вся эта система, — сказал он. — Я хочу доверить свои деньги женщинам».

С этой мыслью я в последний день пребывания в Исландии вошел в Музей саги. Созданный для прославления саг, великих исландских эпических сказаний XII–XIII вв., музей с его диорамами и фигурами в натуральную величину скорее производит впечатление современного телевизионного реа-лити-шоу. Зрителю кажется, что это вовсе не силиконовые статуи, а реальные древние исландцы или актеры в одежде древних исландцев. Из динамиков летят крики и жуткие вопли: католическому епископу по имени Ион Арасон отрубают голову, еретичку по имени сестра Катрин сжигают на костре, а в сцене битвы обливающийся кровью викинг пронзает мечом сердце поверженного врага. Ради поставленной цели — достижения достоверности — денег не пожалели. Переходя от одной кровавой сцены к другой, я поймал себя на том, что оглядываюсь, дабы убедиться в отсутствии крадущегося за мной викинга с боевым топором. Эффект был настолько сильным, что я уже не вполне понимал, где я, и когда в конце экспозиции увидел на скамейке неподвижно сидящую за книгой японку, мне захотелось тронуть ее за плечо и убедиться в том, что она живая.