Андрей Кузьмичев - Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее

Глосса о лидерстве от Азамхужаева

Лидерство – это когда вы находите способ убеждать и работать с людьми, даже когда они не должны вам ничего. И показывать пример не словом, а делом. Только тогда вам поверят и последуют за вами. Мне приходилось выходить из разных сложных ситуаций. Правда, больше было таких ситуаций, когда нужно было показывать пример. Когда в совхозе «Рассвет» мы паром утопили, материалы закончились, работа стояла. Я был мастером, взял машину и поехал объездной дорогой на ЗИЛ-131, как сейчас помню, в другой отряд за краской и олифой. Мы с водителем пробивались сначала через брод, потом по лесной дороге. А там за день или два ураган прошел, и вся дорога была завалена деревьями. И мы рубили, пилили, оттаскивали. Пробились. По-моему, мы приехали в отряд Дмитрия Новикова, он в это время там не работал, был в зональном отряде. Они удивились, откуда мы приехали. Мы взяли краску и олифу, вернулись, и в тот день в отряде был праздник… Схожие моменты у меня были потом, в моей профессиональной деятельности. Они некую основу, фундамент лидерства заложили.

Подобные моменты в профессиональной деятельности были и у Сергея Воробьева. Но школа лидерства у него оказалась куда суровее, чем у Мумина Азамхужаева: судьба забросила его строительный отряд на Мангышлак, где «все уродовались на 60-градусной жаре – столбик упирался в тени в 55, – яичницу можно было жарить на камнях». Там он решил «поставить эксперимент и проверить, сколько стоит стройотрядовское движение, и попытаться посчитать от экономии. Понимал, что ниже тарифов мне заплатить не удастся. Соответственно, получил запись в трудовой книжке – прораб – начальник участка, полную материальную ответственность, помимо уголовной, за все объекты». И все бойцы, по его словам, «готовились к построению капитализма в отдельно взятом ПМК, ведь оно перешло на хозрасчет». Но оказалось, что это никого не интересует. А ведь готовились к рекорду целый год: «У меня были студенты 60-летнего возраста, – вспоминает Воробьев, – я брал прорабов, крановых, взял бригаду шабашников, бывших студентов, во главе с 60-летним прорабом, вез пэтэушников знакомых, чтобы были настоящие крановые, трактористы». «Естественно, ничего не готово, были обещания – вот тебе стройматериалы, вот объекты, но нет ни техники, ни инструментов, ничего, – грустно сообщает он. – Не вылезаешь из райкома партии и обкома, пишешь какие-то письма от своих иностранцев в Организацию Объединенных Наций: типа, если нам работу не обеспечите, то вам тут всем кирдык».

Кирдык наступил не принимающей стороне, а отряду – в нем началась настоящая эпидемия: «Из 58 человек 28 слегло и, соответственно, – сначала думали, что это грипп, потом выяснилось, что это брюшной тиф, но, как человек отболевший, я думаю, что это был не столько тиф, сколько паратифозная инфекция». В итоге отряду пришлось «держать круговую оборону, не сдавать своих в местные лечебницы». «Я сын врачей, меня лечили из Питера по телефону в редкие сеансы связи. Троих первых по гриппу мы упустили в больницу, остальных я не сдал, – продолжает Воробьев, попутно объясняя причину заболевания. – Нас изолировали кольцом, не хотели выпускать назад в солнечный Петербург. Как-то я шум поднял, короче, благодаря нам страна узнала не только о том, сколько стоит стройотрядовское движение, потому что стройотряд стоял на хозрасчете; но и о том, что тиф не побежден после революции, как некоторые думали, и там детская смертность – одна треть. Нам наш главный врач областного отряда питерского, хороший был парень, но алкаш и бабник, забыл дать телеграмму, где нам было велено сделать прививку. Нас же обычно всегда бессмысленно кололи. Когда было надо, нам ее не укололи. Мы и заболели».

Как бы то ни было, при бесплатной медицине почти месяц большинство бойцов «прожило при средней температуре тела 39. С тобой практически ничего не происходит – у тебя просто высокая температура, ты жрешь левомицитин горстями и ждешь, когда наступит прободение желудка, кровавый кал со слизью и смерть. Он особо не лечится, но мы как-то продолжали фунциклировать, никто не сбежал, и еще особо не выпускали. Мы как-то работали, температура ходила от 37 до 42. Все привыкли». И тут после первого месяца Воробьев понял, что партия проиграна, и сказал: «Снимайте меня».

«Они сказали: “Нет, ты нас сюда привез, ты нас отсюда и увезешь!” У меня было несколько мастеров спорта по плаванию, мы жили на берегу Каспия. Тело 39, ты реально не понимаешь, что происходит. Вот был сход. Они сказали: “Нет, ты – наш герой, в Кокчетаве все было хорошо, там ты мог позволить все, что угодно. Здесь хоть копейку лишнюю возьмем, здесь же в песке и останешься вместе со змеями и скорпионами, верблюдами”».

Финал эпопеи по установлению рекорда – переводу отряда на хозрасчет – печален. По прилету бойцов «насильно отлавливали и запихивали в боткинские бараки. В частности, меня запихали. У меня мать врач, сначала мамашу выгнали с работы, потом папашу стали выгонять, потому что контакт с больным, а я сидел дома, не сдавали. Некоторых запихали доболевать рядом в питерских инфекционных бараках».

Глосса о лидерстве от Воробьева

Школа лидерства уникальная: на сильных факультетах идиотов не держат, они вылетают. Начнешь слишком много играть в КВН или в стройотряды ездить – тоже вылетишь или станешь вечным студентом. Соответственно, была естественная фильтрация. Постоянная. И народ в общем умный ехал на такое тяжелое дело и, в общем и целом, опасное для жизни. Худо-бедно у командиров – уголовная ответственность, мастер за подпись тоже мог сесть. Ты в молодые годы вот это право первой подписи понимаешь очень хорошо – шкурой. Когда первый раз стал мастером, это в области было, я приехал в Политех в читальный зал и так же, как я брал физику, обложился ЕНИРами и СНИПами, и погружался, вот у меня гора такая была ( показывает стопку бумаг – метр от стола. – А.К. ), готовился. Зато через неделю совхозное начальство было от меня в восторге: сказали, какой умный мальчик, приходи к нам работать!

Соответственно, дивная была система, и до какого-то момента, пока ты не сильно высовывался, в общем и целом она хорошо работала, она была на дело заточена. Вот если ты начинал менять систему… а я же не думал систему менять, просто действовал как чукча: вот эти выбирают, я их интересы и буду защищать; но если мне нужно, чтобы они выжили, – я их не сдам в больницу, где нет одноразовых шприцов, чтобы их кто попало лечил от тифа. С ума сошли, что ли? Соответственно, зачем худосочных девочек ставить на тяжелые работы и стройки и всяких прочих ботаников? Зачем тех, кому нужны деньги, заставлять работать на хлебозаводах, дурацких субботниках или авралах за копейки?