Андрей Ковалев - Динозавр, который выжил. Как справиться с любым кризисом

Так что все-таки пришлось выходить на работу. Пришел я в Конструкторское бюро транспортного машиностроения. Закрытый, режимный, секретный объект – шестнадцатиэтажная черная башня рядом с метро «Юго-западная». Сейчас, конечно, там офисный центр. Я пришел туда, и все равно попытался как-то от этого отделаться, говорю им: «Вы знаете, я увлекся художественной мебелью, мечтаю поступить в Строгановку, мне у вас уже не интересно, отпустите меня». Они говорят: «Да вы что, с ума сошли? Какой отпустить – работать!» Но все равно моя такая здоровая наглость сработала. Обычно люди после института рисуют какие-то болты-гайки, а мне дали проектировать кран для загрузки баллистических ракет в атомную подводную лодку, модель я уже не вспомню, но это была серьезная работа. Оказалось, что, даже в конструкторском бюро, если ты ко всему подходишь с энтузиазмом, то может оказаться много интересного. Например, молодых специалистов отправляли в пионерские лагеря вести кружки. Вот так я с большим удовольствием летом работал руководителем кружка резьбы по дереву. Участвовал в строительстве олимпийских объектов.

В общем, в какой-то мере я нашел себя в конструкторском бюро, но потом у меня неожиданно испортились отношения с начальником отдела. Что-то он мне там грубое сказал, я ответил: «Ах так, объявляю итальянскую забастовку!» Выхожу на работу и не работаю, рисую себе шкафчики, представляете? Секретное конструкторское бюро, Советский Союз – и тут вдруг итальянская забастовка! Потом случился еще один инцидент. Один раз заместитель генерального директора по режиму влез передо мной в очередь в столовой, и я его на три буквы послал – сам удивляюсь, как так получилось. Я вообще был очень дерзкий в молодости, бывало и по морде получал. Разумеется, дошло до генерального конструктора Всеволода Николаевича Соловьева. И вот он вызывает меня к себе и говорит по-отечески: «Рассказывай, что у тебя, что происходит?» Я ему отвечаю: «Так и так, не могу так больше работать, хочу быть художником». И он вдруг вместо того, чтобы разбираться со мной, угрожать, наказывать, предлагает: «А давай мы тебя в художники переведем!» Я, конечно, сразу же с удовольствием согласился. И меня действительно перевели в художники, поручили делать художественную мебель в зал приемов. Портрет Ленина сделал. Может, до сих пор где-то в бюро висит. Но свою идею о том, чтобы учиться в Строгановском училище, я не оставил, параллельно с работой готовился к поступлению и поступил в конце концов. Занимался рисунком и живописью я у внука знаменитого скульптора Евгения Лансере. Очень интересная квартира и очень интересная семья. Среди их родственников – Бенуа и Серебряковы.

История моего поступления в Строгановку – просто фантастическая. Я начал готовиться, занимался живописью, рисунком. Готовиться было, конечно, необходимо, потому что даже черчение, которое я, казалось бы, знал в совершенстве, оказалось совсем не таким, как я привык. Слава богу, что решил на всякий случай с преподавателем из Строгановки позаниматься. Сдал все необходимые документы. Неожиданно возникли споры в приемной комиссии, потому что у меня уже было высшее образование. По идее мне не нужно было сдавать общеобразовательные предметы, только профильные. Но в приемной комиссии Строгановки сказали, что нет, нужно сдать все экзамены. Я с ними спорил, доказывал свою правоту, но безуспешно. Тогда я пошел к ректору, объяснил ему ситуацию, он согласился со мной: рисунок, живопись и черчение я должен был сдавать, а вот история КПСС и другие общеобразовательные экзамены не надо. В итоге документы у меня приняли.

И вот я сдаю профильные экзамены, получаю две тройки и одну четверку – как раз по черчению. В группу набирали, кажется, двенадцать человек, а из двадцати сдававших у всех были только тройки. Тех, у кого была хотя бы одна четверка, было всего трое, включая меня, то есть я с запасом проходил. Тут пришло время общеобразовательных экзаменов. Прихожу в приемную комиссию, говорю: «Я все сдал. Принимайте». Они говорят: «Нет, идите сдавать общеобразовательные предметы». Отвечаю: «Но я же с ректором договорился». Они: «Ничего не знаем». Запомнили меня. Не любят у нас правдолюбов. Я опять иду к ректору. А мне отвечают, что он в отпуске. Я опять пошел в приемную комиссию, они говорят: «Вам тоже надо сдавать». А там история СССР письменная и еще два экзамена устных, я думаю: «Меня завалят». Пришлось опять идти к ректору, а мне опять отвечают, что он в отпуске, будет только первого сентября. Уезжал, чтобы не доставали звонками именитые родители абитуриентов. Пришлось ждать, когда он вернется. Дождался, прихожу к ректору, говорю, так и так, вот хорошо сдал экзамены (а пятерки не ставили никогда, считалось, что пятерки могут получить только Микеланджело и Леонардо да Винчи), а меня отправляют на общеобразовательные, хотя вы обещали, что их сдавать не надо. Ректор согласился, вызвал проректора, они начинают смотреть документы и выясняется, что вопрос действительно спорный и по документам нет однозначного решения.

Ну и решили мое дело отправить в Министерство высшего и среднего образования СССР. Приехал я туда, а там какой-то сотрудник начал очень внимательно поднимать документы и нашел постановление Высшего совета народного хозяйства от 1924 года, в котором было написано, что в таком случае, как у меня, нужно зачислить человека на второй курс, но при этом он должен пройти программу первого курса и сдать экзамены за первый курс. Так что получалось, что меня зачислили на второй вечерний и одновременно на первый дневной и в конце учебного года мне надо было сдавать экзамены сразу за два курса. Это было серьезно, не было ни одного случая в истории Строгановского училища, чтобы человек закончил два курса за один год. Помню, у меня дома позолотчики работали, и когда я им что-то советовал, то они мои советы, конечно, не принимали всерьез. Но оказалось, что они тоже учились в Строгановке, и когда я рассказал, что два курса за один год закончил, они меня очень зауважали.

Так что я учился, работал художником и продолжал делать мебель на заказ. Появилась у меня тогда первая машина – ржавая, гнилая одиннадцатая модель жигулей. Купил за тысячу рублей. Я ее восстановил сам: нашел сварщика, заварили все дырки (два месяца на это ушло), потом сам зашпаклевал, покрасил – получилось очень симпатично. А попасть на станцию техобслуживания было невозможно, СССР – все по блату. А мой одногруппник Андрей Бахарев как раз работал на станции техобслуживания, и мою машину там отремонтировали. Спустя время продал и купил машину получше.

Когда умер Леонид Ильич Брежнев (это когда я работал в конструкторском бюро), у нас было общее собрание, большой экран, на нем идет трансляция, и все плачут. Казалось, жизнь закончилась. Что впереди? Когда пришел Андропов к власти, начались достаточно интересные вещи. Некоторые вспоминают Андропова как реформатора. Мне он запомнился облавами в очередях. Если ты в рабочее время находился где-то в магазине, тебя могли поймать. Когда меня периодически отпускал начальник (я уже художником работал), он говорил: «Не вздумай где-то встать в очередь!» Потому что будет большой скандал. А Михаил Сергеевич Горбачев, конечно, запомнился борьбой с алкоголем: магазины и бары поздно открывались, рано закрывались, огромные очереди. Но недавно я познакомился с Горбачевым лично, сфотографировался. Все-таки я считаю, что он выбрал ошибочный путь. Если бы тогда он пошел по пути китайских реформ… Не нужно было никакой гласности, не нужно было никакой демократии – только начать рыночные реформы и планомерно двигать их вперед. Не плавно и медленно, а быстрыми темпами. Чего, к сожалению, сделано не было. Но условия для ведения бизнеса при Горбачеве были одними из лучших на самом деле. Ставки по кредитам – 2 %, налог – 2 %. И огромный пустой рынок.