Эми Стюарт - Путь розы. Внутри цветочного бизнеса. Как выводят и продают цветы, которые не сумела создать природа

Возможно, его лилии росли закаленными в испытаниях, но Лесли Вудриф искал красоты и поэзии. Джордж рассказывал, что отец всегда грезил об идеальном цветке. Он мечтал о черной и голубой лилии. Пытался найти лилию, выходящую за все рамки, разрушающую все границы, которые сдерживали род лилий. Один чиновник от сельского хозяйства как-то сказал Вудрифу, что не стоит даже пытаться выводить яркие лилии, потому что, глядя на эти цветы, люди обычно вспоминают о белой пасхальной лилии как о символе чистоты. Вудриф ответил, что его лилии не для чистюль.

Он звонил на радиопередачи и влезал в дискуссии о войне во Вьетнаме или «Уотергейте» [11] Уотергейтский скандал – политический скандал в США 1972–1974 годов, закончившийся отставкой президента Ричарда Никсона. – Прим. пер. , чтобы поговорить о разведении лилий. Он даже отправил фотографию своего нового сорта вместе с подробным описанием родословной луковицы Джимми Картеру [12] Президент США в 1977–1981 годах. – Прим. пер. в 1979 году (на сорок четвертый день после захвата американских заложников в Иране), будто тому было дело до последних новостей селекции. «Это самый лучший комнатный сорт, выбранный из почти миллиона сеянцев, – писал Вудриф президенту. – Мы скрестили лилию красноватую – небольшую японскую воронковидную лилию розового цвета, которая цветет в начале мая, – розовую лилию рубрум, цветущую в сентябре, и большую чашевидную золотистую лилию, цветущую в августе. Полученный цветок имеет промежуточную форму, цвет как у рубрума, но ярче, размер, как у золотистой лилии, а также короткий стебель и раннее время цветения, как у лилии красноватой». Вудриф просил у президента помощи с финансированием и заканчивал письмо так: «Давайте сделаем мир прекрасней. Мы очень стараемся». Быть может, он даже получил шаблонную отписку из Белого дома, но сам президент ему не ответил.

Хотя друзья Вудрифа рассказывали, что он не вел подробных записей о скрещиваниях и не обращал внимания на родословную своих цветов, по его письму к Картеру понятно, что Вудриф отлично знал, что делает. Вполне возможно, что просто никто не мог разобраться в его системе записей: Джордж вспоминал, как отец маркировал каждый гибрид, но говорил, что вряд ли кто-нибудь сумеет расшифровать его код. Большинство знавших Вудрифа тем не менее соглашаются, что ему было просто неинтересно выращивать новые гибриды в количествах, необходимых для продажи. Все селекционеры как один говорили мне, что ему просто нравился сам процесс. Вудрифа захватывал физический перенос пыльцы с растения на растение. Если бы он мог, то занимался бы только этим.

Берт Уокер, преподаватель курсов сельского хозяйства в Редвуджском колледже, вспоминал, как показывал студентам теплицы Вудрифа. «Тот [Вудриф] брал небольшие стеклянные бутылочки, наливал в них черную краску и вращал до тех пор, пока бутылочки не становились непрозрачными. Затем он закрывал их крышками, пробивал в крышках дыру ножом для колки льда и засовывал туда кисточку из верблюжьего ворса. Студентам он говорил: “В этих бутылках нет ничего, кроме высохшей краски. Но если ты подсел на эту дрянь, то оторваться уже невозможно”».

Полученные бутылки Вудриф использовал для сбора пыльцы, но не саму бутылку, а ее внешние стенки. Для удобства он работал только с плоскими: их поверхность, изнутри покрытая черной краской, снаружи мало отличалась от зеркала. Постукивая по цветку лилии, Вудриф стряхивал пыльцу на плоский бок, вынимал из бутылки верблюжью кисточку и с ее помощью переносил пыльцу на другой цветок.

«Эти бутылки стояли у него повсюду, – рассказывал Берт. – Они были его страстью. Вудриф прямо говорил, что больше всего его привлекает сам процесс опыления. Дело в том, что даже если он помнил, как получить какой-то конкретный гибрид, он никогда не записывал детали и не повторял скрупулезно процедуру, чтобы быть уверенным в результате». Когда Вудриф говорил, что знает родословную какой-то из своих лилий, Берт не всегда был в этом убежден. Верблюжьи кисточки всегда были не очень чистыми, и непонятно, сколько и каких сортов там осталось пыльцы. Кроме того, Вудриф любил вносить элемент хаоса в сам процесс: он мог наполнить банку пыльцой разных сортов и, встряхнув, развеять над участком цветущих лилий. Один садовод говорил мне: «У Лесли была своя философия. Он рассуждал примерно так: “Это как взять колоду карт и подбросить в воздух. Рано или поздно выкинешь роял-флеш [13] Выигрышная комбинация в покере. – Прим. пер. ”. Так что он всего лишь смешивал генетический материал. В этом и была его уникальность. Он не боялся делать то, что все остальные считали невозможным».

Берт вспоминал, что Вудриф постоянно таскал фотографии своих лилий в карманах рубашки. «Куда бы он ни шел – на собрание ассоциации питомников, на лекцию о растениях, даже если ты просто встречал его в центре города, – он обязательно доставал и показывал свои фотографии. “Вот эта вот любопытная, – говорил он. – Если бы я мог заставить цветы этой смотреть вверх, и чтобы они пахли, как эта, и были примерно вот этого цвета, тогда бы я точно заработал миллион долларов!” Как-то так он и говорил. Мы все отвечали: “Ага, здорово, Лес”, – но думали про себя, что он попросту фантазер. Таким и был. Да, Лес и был фантазером. Так он и не увидел этого миллиона».

Селекционер может заработать на своих гибридах только одним способом – запатентовав их. Однако даже эта возможность появилась не так давно. Садовод Лютер Бербанк, который вывел сорт маргариток Shasta и более восьмисот сортов других растений, в начале XX века писал: «Человек может запатентовать мышеловку или получить авторское право на песню, но если он подарит миру новый фрукт, то должен считать удачей, если за его труды этот фрукт хотя бы назовут в честь создателя». Закон о патентах на сорта растений появился в 1930 году, слишком поздно для Бербанка (который умер в 1926 году), но зато решил проблемы остальных селекционеров, позволив им получать за свои открытия финансовое вознаграждение. Томас Эдисон, друг Бербанка, был одним из первых сторонников закона. «Закон защищает производителя, и фермер должен иметь такие же права, – писал он. – Как правило, садовод – бедный человек, не имеющий возможности получить денежное вознаграждение. Теперь он сможет рассчитывать на свою долю».

В первоначальном варианте закона речь шла только о растениях, не размножающихся половым путем, то есть тех, что размножаются прививкой, черенкованием и другими подобными способами. Семена и клубни исключили специально: в большинстве случаев они поступали в продажу как продукты питания, что было сложно контролировать, особенно во времена, когда с едой было тяжко. Вдобавок исключение семян из патента обеспечивало защитой только один конкретный сорт. Многие гибриды не размножаются семенами, и, кроме того, подобный патент (на семена) мог привести к непреднамеренному включению в него сортов потомства. Сорта, подлежащие патентованию, должны были быть или выведены селекцией, или открыты впервые. Закон запрещал патентовать дикие растения, на которые можно было случайным образом наткнуться в поле. Растение однозначно должно было быть ранее неизвестным или усовершенствованным и до момента подачи на патент находиться в продаже не более года. Патентование производилось на срок в 17 лет. Ожидалось, что за это время селекционеры получат отдачу от своих вложений.