Михаил Шпагин - Чистосердечное признание или Похождения борзописца, которому не сиделось на месте

К дяде Лёше я заглядывал лишь на мгновенье, – полюбоваться книгами на полках, занимавших всю стену напротив двери. Подойти ближе и раскрыть украшенные «золотым» переплёты теснота не позволяла. В проходной постель скрывала старинная ширма, у окна тянулся к солнцу вечнозелёный лимон, стояли зингеровская швейная машинка с ножным приводом и манекен – бабушка была портнихой. Но главное – на стене висели работы Куликова – большая акварель «Машуха», изображавшая красивую крестьянскую девушку в цветастом платке, этюды, незаконченный портрет дедушки. Афанасий Ефимович – выпускник Императорской академии художников, ученик Репина, с 1919 года, работал в Муромском художественно-историческом музее, который теперь носит его имя.

Дядя Володя был профессиональный художник. Он окончил ВХУТЕМАС, дальнейшей карьере помешало немецкое нашествие. Всю войну дядя прослужил сапёром, но не расставался с карандашами. В минуты затишья без устали рисовал сослуживцев – запечатленными хотели быть все. Рисунки отсылали родным. Случалось, вместе с письмом, где говорилось о том, что товарищ пал смертью храбрых. Вернувшись с войны, дядя продолжал заниматься живописью, но о выставках думать не приходилось. Столярная мастерская, старинное, с колоннами здание на лесной опушке, трактирный половой балансирует с подносом пива. Всё это несозвучное эпохе либо вешалось на стенку, либо ставилось на пол к ней лицом. Но надо было ещё на что-то жить. Дядя устроился в Воениздат ретушёром. Это хорошо оплачивалось, но каждый месяц он отстёгивал часть денег работодателю.

Сколько помню, я всегда мечтал стать художником. И вот ведь парадокс – ничего для этого не предпринимал. Попросить дядю Володю чему-нибудь научить было стыдно.

В палисаднике у домика в Домодедове росла рябина. Я любовался нежным румянцем ягод среди темно-зелёной листвы. Красное и зелёное – издавна привлекавшее людей контрастное сочетание цветов, рождено самой природой. А как замечательно выглядят алые маки на фоне неярких листьев… Конечно, есть и другие цветовые контрасты, например, синий с зеленым, но они звучат не так оптимистично.

Главный художник журнала «Изобретатель и рационализатор» Игорь Лаушкин показал акварель – разрезанный арбуз. Сахарная розовая мякоть, коричневые, почти черные семечки и зелёная полосатая куполообразная корка. Говорили, что лучше Лаушкина арбузы никто не рисовал. Я увидел перед собой не аппетитную чудо-ягоду, а нечто прекрасное, загадочное и нереальное. Желудок, как ни удивительно, не проснулся, а вот душа… Выполненная с натуры акварель изменила моё отношение к творчеству абстракционистов в положительную сторону.

Доминанта живописи – цвет. Городская жизнь глаз не очень радовала: серые здания, одежда, асфальт. Первое посещение Третьяковки – праздник. Жаль, что он повторялся не часто. То же самое могу сказать про Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Каждый поход туда заканчивался свиданием с импрессионистами. Дальше дорожка обрывается – абстракционизм у нас в стране был лишён гражданских прав. Но раз не связанное с реальностью сочетание цветовых пятен, геометрических форм и линий вызывает эмоции – путь в мой мир искусства ему открыт. Художник в этом мире играет главенствующую роль: он не воссоздаёт окружающее, а как бы моделирует его, добро и зло обретают более определённые черты, помогают зрителям лучше разобраться в окружающем. Один из таких зрителей – я, к тому же, ещё и пристрастный болельщик. Подняться на творческую ступеньку, что называется, Бог не дал.

Очень разный авангард

Многие художники носили бороды – от хемингуэевских до классических – эспаньолок. Усы – тоже в ассортименте. Наверное, благодаря усам меня поначалу принимали за своего. Но когда дело дошло до обсуждения «секретных» вопросов, кто-то громко провозгласил: «Корреспондентов просим на время отойти в сторону». Отошёл. Когда вернулся, насчет моей личности уже никто не заблуждался. Но на взаимоотношениях это никак не сказалось.

В Доме культуры ВДНХ должна была открыться выставка авангардистов. Но администрация отказалась от показа нескольких полотен. Их авторы демонстративно срывали свои работы со стен.

У бокового входа павильона участники пока ещё не состоявшейся выставки покуривают в ожидании дальнейших событий, переговариваются. Быть ей или не быть – вопрос, который волнует всех. Срывщики полотен хотят, чтобы и другие последовали их примеру. Но большинство усиленно ищет компромисс. Жужжат портативные кинокамеры, щёлкают затворы фотоаппаратов. Снимки на память? Кому-то да. А кто-то надеется потом продавать их среди своих по рублю. Один, нащёлкав несколько сюжетов, разряжает аппарат и передаёт плёнку другому. Тот скрывается в толпе. Спустя минуту вижу, как иностранный корреспондент трясёт ему руку и с довольным видом уходит. Создаётся впечатление, что интервью здесь дают даже охотнее, чем берут. Но, пожалуй, большинство художников к иностранцам относится равнодушно.

«Свободу Зеленину!..» Мусорный бак превращён в трибуну. С его крышки обращается к столпившимся одетый в хорошо отутюженное пальто один из старших участников экспозиции Оскар Рабин. Он ещё раз призывает потребовать у администрации вернуть отвергнутые работы, а заодно освободить «незаконно взятого милицией» художника Зеленина. Вскоре выясняется, что задержанный на 10 суток за нарушение общественного порядка Зеленин, в соответствии с законом, освобождён несколько часов назад. Некоторые отвергнутые работы возвращают в экспозицию.

На следующий день выставка открывается.

Моё внимание привлекает полотно Олега Панкова: на плечо могучего загорелого человека опирается античная статуя, под её тяжестью он медленно опускается в морскую пучину. Один из участников выставки Михаил Одноралов любезно разъяснил: это «Притча о художнике» – перед нами мастер, которого тянет на дно классическое наследие. Искусство должно идти вперёд.

На той же стене висит работа М. Рогинского и Ивана Бруни – «Пальто Одноралова». Действительно, самое настоящее коричневое демисезонное пальто, не сильно поношенное. С воротника свешивается красный шерстяной шарф, из кармана торчит бутылка кефира. На груди табличка – «Руками не трогать!». Вдруг незадачливый посетитель снимет одежду с крючка и заботливо снесёт дежурному по залу: «Извините, кто-то пальто оставил, потом искать будет. Как в гардероб пройти?».

На первом этаже у самого входа внушительных размеров гнездо из веток и сухой травы, свитое Геннадием Донским, Виктором Скерсисом и Михаилом Рошалём. Теперь троица спина к спине высиживает в птичьем сооружении куриные яйца – под девизом: каждый может что-то высидеть, если захочет. У гнезда стоит закупоренная бумажной затычкой винная бутыль. Один из живых экспонатов аппетитно закусывает бутербродом с ветчиной. Милая шутка из студенческого капустника, не более.