Солтан Дзарасов - Куда Кейнс зовет Россию?

Однако с началом «стагнации» 1970-х годов корпоративные прибыли начали падать и модель корпоративного управления т. н. «менеджерской фирмы» оказалась в глубоком кризисе. Волна слияний и поглощений, прокатившаяся по американской экономике в 1980-е годы, привела к концентрации акционерного капитала в руках т. н. «институциональных инвесторов», таких как пенсионные фонды и страховые компании (Whitman, 1999). Их интересы осуществлялись через деятельность инвестиционных банков с Уолл-стрит. Вот почему новый уклад экономики получил название «капитализма денежного менеджера» (Minsky, 2008). Теперь обеспечение долгосрочного роста, как главная цель корпорации, сменилось всемерным наращиванием стоимости акционерной собственности. С помощью бонусов и опционов [4]акционеры заинтересовали топ-менеджеров компаний во всемерном повышении котировок акций управляемой фирмы. Эта «революция акционеров» означает слияние собственности и управления. Она привела к распродаже т. н. «непрофильных» активов, массовым увольнениям рабочих, сокращению инвестиций в производственные мощности, пренебрежению к охране окружающей среды, беспрецедентному росту доли финансовых активов в структуре капитала производственных корпораций, резкому сокращению временного горизонта управления фирм (Blair, 1993). В результате главной целью финанциализированных корпораций стало всемерное увеличение стоимости акционерной собственности в ущерб долгосрочному росту и интересам остальных заинтересованных в деятельности корпораций сторон (Ho, 2009).

Таким образом, 1) финансализация экономики отличается изощренными методами спекуляции, благодаря чему решающей фигурой ведения дел стал финансовый менеджер, и 2) перевод производственных процессов в периферийные страны выступает двумя основными чертами, которые в наше время приняла либеральная модель экономики.

Что касается возможности собственника влиять на дела, то при этой модели у него сохранились две возможности. Либо голосованием на собрании акционеров, либо «голосованием ногами», т. е. продажей акций одной и покупкой акций более перспективной компании на бирже. Поэтому как сама биржа, так и курс акций в этих странах играют более серьезную роль, чем, например, в Германии или Японии, не говоря о Китае, где другие модели экономики и практика управления.

В свете рассмотренного разнообразия моделей экономики западный опыт во многом выглядит иначе, чем то, как его расписывают миссионеры рынка при осуществлении наших реформ. Тогда дело изображалось так, что частный собственник всегда хозяйствует более эффективно, чем трудовой коллектив или государство. Однако изложенный выше материал свидетельствует о том, что это далеко не всегда так. Наибольших успехов англосаксонские страны добились в условиях отделения собственности от управления, когда управленцы крупных корпораций были относительно независимы от контроля со стороны акционеров. Укрепление власти последних над предприятиями привело к недоинвестированию производства, сокращению рабочих мест, усилению эксплуатации труда и наращиванию финансовых спекуляций. В отечественных условиях практически ничем не ограниченная власть узкого круга собственников, часто криминальной природы, породила еще большие злоупотребления: разбазаривание активов предприятий, старение и износ производственных мощностей, падение заработной платы, вывоз капитала за рубеж. Настало время подумать об усилении социального контроля над крупным капиталом.

Хотя наше законодательство во многом списано с американского, тем не менее, тамошняя система управления нам не подходит, в том числе по рассматриваемой проблеме. Передача всех прав управления менеджерам, как это сделано там, сделает их полновластными собственниками, что будет еще хуже, чем то, что есть. У нас нет ни протестантской этики в бизнесе, ни американской традиции следовать закону. Но даже там обнаруживаются скандальные истории о злоупотреблении менеджерами своим положением, а у нас все может быть хуже. Ничью систему нельзя механически копировать.

В то же время надо не изобретать то, что давно изобретено и с успехом используется. На мой взгляд, из европейского опыта нам больше подходит (и то не слепо!) практикуемая европейскими странами социал-демократическая модель. Иногда ее сводят к шведской, что неправильно. Ее надо понимать более широко, как свойственную большинству стран континентальной Европы. Разницу между ними Д. Лэйн характеризует следующим образом: «Континентальная европейская система похожа на социал-демократическую модель, но здесь государство благосостояния развито меньше, финансовая система благоприятна для долгосрочных корпоративных стратегий, переговоры о заработной плате скоординированы и сохранение рабочего места менее вероятно, чем при социал-демократической модели» (Lane, 2005, p. 2. http:/www.sps.cam.ac.uk./stafflist/LaneD/AsymmetricCap-ISCEES2005-ISCEES2005.doc,accessed at 28.07.07). По этой характеристике континентальную модель можно рассматривать как менее развитую социал-демократическую. Что касается названия, то надо признать, что в создание европейской модели, кроме социал-демократических партий, немалый вклад вносили и другие политические силы, включая бизнес.

С учетом этого обстоятельства наибольший интерес для нас, на мой взгляд, представляет германская модель, которая включает весьма поучительный опыт корпоративного управления. Она родилась в результате двух социально-политических катастроф, пережитых этой страной. Первой было то, что нацистам удалось похоронить Веймарскую республику, а второй – поражение во Второй мировой войне. Они научили германский правящий класс дорожить доверием народа и вести бизнес в неразрывном единстве с ним. Не столько канцлер Эрхард, сколько германский бизнес и социал-демократия являются творцом отношений сотрудничества между трудом и капиталом, известное под названием Sozialwirtshaftmarket (социально-рыночная экономика).

Составной частью этой модели является положенное в основу управления корпорациями «право совместного принятия решений» (Mitbestimmung), по которому собственник не отстраняется от управления, а сохраняет в нем свое участие вместе с представителями рабочего коллектива, государства и профсоюзов. Это нашло свое воплощение в двухъярусной системе управления корпорациями. Первый ярус составляет Vorstand (правление), т. е. то, что у нас называется Советом директоров. Он состоит из профессиональных менеджеров, осуществляющих повседневное технико-экономическое руководство работой возглавляемых подразделений фирмы. Второй ярус, Aufsichtsrat, переводится как наблюдательный совет. В компаниях, где две тысячи и большее число работников, он на одну половину состоит из представителей трудового коллектива, а на другую – на равных из представителей собственников и других заинтересованных сторон. Такими могут быть, в частности, государство, банки, ассоциации потребителей, поставщики и т. д. В компаниях с меньшим числом работников коллективу обычно отводится треть голосов. Совет директоров подчинен наблюдательному совету, который контролирует его работу, рассматривая дела фирмы, скажем, раз в квартал по принятой процедуре, без вмешательства в его оперативную работу.