Александр Соловьев - Корпорации-монстры: войны сильнейших, истории успеха

Однако с 50-х годов XX века на De Beers один за другим обрушиваются все новые серьезные удары. Для начала во многих странах – в первую очередь в США – De Beers пришлось испытать на себе всю мощь антимонопольного законодательства.

Но смертельный удар по монополии (но не по бизнесу) De Beers нанес Лев Леваев – один из клиентов самого De Beers. Эмигрировав из СССР в 1972 году и проработав множество лет с компанией De Beers, он в 1990-х годах активно участвовал в приватизации советской экономики, конкурируя с государственной компанией «Алроса» – традиционным союзником De Beers. Заметив опасность, De Beers в 1995 году разорвала контракты с Леваевым. Но было уже поздно – со второй половины 90-х годов алмазная империя Леваева набирает рост, постепенно отбирая доли мирового рынка у исторического монополиста. В 1996 году к Леваеву переходят месторождения Анголы, за ними следуют месторождения Конго, Намибии. По всему миру открываются его фабрики по обработке алмазов и центры продажи бриллиантов.

За 15 лет Леваев смог разрушить монополию De Beers, став ее крупнейшим конкурентом. По состоянию на 2008 год De Beers контролирует всего 40% рынка. Однако при этом она остается более прибыльной, чем в те времена, когда она контролировала 80%. История De Beers продолжается. Каждый год на рынке появляется ровно столько алмазов, сколько играется свадеб. Или чуть-чуть меньше.

Бренд с весьма сомнительным прошлым, отягощенным таможенными и налоговыми претензиями, долговым бременем и связями с антиобщественными личностями. Бренд, построенный на чистом пафосе и голом авантюризме. Бренд, с ловкостью жонглера или фокусника меняющий свое основное наполнение со звукозаписи на трансатлантические перелеты, мобильную связь на презервативы, железнодорожное сообщение на космический туризм. Такой бренд просто не может существовать – о его успехе даже речь вести не стоит. Однако сейчас он стоит около $17 млрд, а его владелец – почти три миллиарда. Фунтов.

Громкий провал первых двух своих предприятий – по выращиванию рождественских елок и разведению волнистых попугайчиков – тинейджера-бизнесмена Ричарда Чарльза Николаса Брэнсона не смутил. Как не смутило его и отчисление из частной школы Stowe, где страдающий дислексией Ричард не мог похвастаться успехами в учебе. Успехи в спорте неуспеваемость не компенсировали.

Зато спорт развивал целеустремленность и авантюризм. Проблемы с чтением? Значит, будем издавать журнал. Для учащихся. Тиражом 35 тысяч экземпляров. Отсутствие опыта с лихвой компенсировалось напором и нахальством. Из справочника Who is who были списаны адреса и разосланы письма всем знаменитостям без разбора: от кинозвезд до членов парламента, от архиепископа Кентерберийского до президента США Линдона Джонсона.

Ответы повалили валом. Каждый, буквально каждый, норовил как можно обстоятельнее высказаться о молодежных проблемах и приветствовал создание журнала. Первый номер «The Student» вышел в январе 1968 года. Ванесса Редгрейв, Джон ле Карре, Генри Мур, Жан-Поль Сартр – любое издание могло позавидовать этой россыпи имен.

Внезапно юноша становится широко известен. Vogue публикует о нем статью в рубрике «Британские таланты и их успехи». Журналисты умиляются его молодости и энергии: маленький студент, его телефон звонит, не умолкая. Грандиозный успех! И такой же грандиозный провал.

Блеф, на котором строилась широкая популярность журнала (Брэнсон бессовестно завышал для рекламодателей тиражи, а сколько экземпляров реально продано, не знал вообще никто, включая его самого), не мог продолжаться вечно. Журнал прогорел. Остались знакомства и связи. И колоссальный опыт. Жизнь ненавязчиво подсказала ему тактику его дальнейшего бизнеса. Все последующие годы он будет, в сущности, точно так же делать «что-нибудь полезное для молодежи».

Тогда же он открыл в себе дарование побуждать людей работать совершенно бесплатно. Он как-то так неназойливо все умел обустроить и нечто такое, особенное, произнести вслух, что ему были готовы услужить из симпатии или солидарности.

Так что переход к эксплуатации образа – и потребностей – движения хиппи стал довольно естественным и логичным. Наверное, единственным логичным бизнес-решением Брэнсона. В конце 60-х эта субкультура постепенно коммерциализировалась, и ее основа – музыка – превращалась в источник небывалых дотоле доходов. Ричард мало понимал в музыке, зато прекрасно умел выбивать оптовые скидки, заодно занимаясь рекламой. Продажа грампластинок по почте со скидкой в 10-15% пошла на ура.

Здесь Ричард впервые (и единственный раз) проявил себя настоящим инноватором. Продажей пластинок в основном занимались звукозаписывающие компании, создавшие своего рода картель. Более того, в магазинах пластинки продавались уже, как правило, прослушанными кем-то из покупателей – чтобы тот мог составить мнение. Брэнсон же продавал пластинки нетронутыми – отверстие в центре таких пластинок тогда было заклеено пленкой.

Отсюда, по одной из версий, и произошло название его компании – Virgin («девственный, нетронутый»). По другой – всем в фирме показалось ужасно забавным замечание одного из приятелей Ричарда о том, что «в бизнесе все мы – девственники». Ричард разместил в Times объявление о найме: «Легкая работа, хорошие деньги».

Однако едва Virgin Records встала на ноги – то есть старшие сотрудники начали получать по £50 в неделю и ездить на «Volvo» (что в начале 70-х было страшным эпатажем), – как все едва не рухнуло. Брэнсон был арестован по обвинению в неуплате таможенных пошлин. Ричард попался на незаконном возврате торговых пошлин. Британское законодательство позволяло это, но при экспорте музыкальных записей. Пластинки привозили в порт Дувр, оформляли как экспорт, подавали документы на возврат пошлины, но продавали-то в Лондоне.

Сумма задолженности по сборам неминуемо должна была угробить бизнес. И тут в жизни Брэнсона началась светлая полоса. На помощь пришла мать. Иви Брэнсон заложила дом, чтобы погасить задолженность и штрафы. Агентство по сборам предоставило рассрочку на три года. Денег, правда, все равно не хватало, но именно в этот момент на пороге Virgin Records появился болезненный и замкнутый молодой человек с глазами спаниеля, мать которого страдала маниакально-депрессивным синдромом. Его звали Майк Олфилд. Сегодня – это культовая фигура рока.

В 1971 году ни одна из фирм не желала иметь с ним дела. Virgin Records, в свою очередь, еще не записала ни одной пластинки. Короче, двое изгоев нашли друг друга. Брэнсон был совершенно очарован и Олфилдом, и его сочинениями. Он носился с Олфилдом буквально как с писаной торбой, поселил в Мейоноре на своей студии звукозаписи и через два года выпустил его первую пластинку «Tubular Bells».