Владислав Крапивин - Рыжее знамя упрямства

– Спасибо, мои хорошие… – выговорил Олег Петрович.

Смолянцев сделал движение (может, инстинктивное) – тоже к моторке.

– Виктор Максимович, вам пока нельзя, – бесцветным голосом сказал Словко. – Я не удержу судно без вашего веса.

Тот замер, широко расставив ноги и опершись о бортовую палубу.

– А? Да я, собственно… Хорошо. Надо – значит, надо. Так сказать, вместо балласта?

Словко не ответил, потому что выражение было точным.

– Отваливаем? – спросил Федя. И тут же озабоченно посоветовал: – Словко, спусти лишнюю парусину.

Словко это и сам знал. Он уже отдал бизань-фал и теперь отшнуровывал съехавший вниз передний край паруса от мачты. Потом выдернул из вертлюга штык-болт, освободил гик, начал наматывать на него парусину. Бросил свернутый парус в кокпит – туда, где недавно лежал Олег Петрович. Рыжик тем временем, получив команду от Словко, убирал кливер. Ему приходилось труднее. Кливер был поднят на штаге, идущем от самого верха грот-мачты к ноку метрового бушприта. Рыжику пришлось встать на бушприт и, балансируя, отцеплять от натянутого троса проволочные ползуны. А яхту мотало. В своем надутом жилете Рыжик был похож на оранжевого птенца, который только что вылупился из яйца и неуверенно топчется тонкими коричневыми ножками на жердочке.

Словко кинулся на нос – подстраховывать. Принял у Рыжика собранную в ком влажную мякоть паруса, туго обмотал ее шкотами, бросил назад, на свернутую бизань. Помог Рыжику спрыгнуть в кокпит.

– Молодец! А теперь давай в катер!

– Чего! – У Рыжика округлились глаза. Словко и не думал, что у него могут сделаться такие глазища. Но повторил твердо:

– Давай в катер. Я управлюсь один.

– Нет… – выговорил Рыжик, цепляясь за мачту.

Тогда изумился Словко:

– Что "нет"? Балда! Я приказываю.

– Все равно нет. Ты не справишься в такой ветер… Я не пойду…

– Я кому сказал! – гаркнул Словко.

– Не пойду…

И Рыжик заплакал.

Говорят, придуманы компьютеры, которые могут решать за секунду столько задач, сколько атомов в земном шаре. У Словко, наверно, столько же задач мелькнуло в мозгу – с одним вопросом: что делать-то? И едва ли ответ был правильным (с компьютерной точки зрения). Словко плюнул и сказал:

– Черт с тобой… Федя, отваливай! – Он сам размотал оба швартова и добавил уже вслед: – Мы пойдем на Язык, ищи нас там!..

Это решение Словко принял потому, что ветер вдруг сильно зашел. Вернее, на полминуты он вообще стих. А потом вдруг засвистел с новой силой, уже с другой стороны, с северной. Вернее, с норд-веста. С хлопаньем перебросило грот, огрев по плечам гиком ни в чем не виноватого Виктора Максимовича. Такие смены ветра на Орловском озере не были редкостью. Словко надеялся, что теперь будет дуть ровнее и норд– вест даст возможность без больших трудностей добраться до Языка – в бейдевинд. Правда, всех изрядно похлещет, но, как говорится, из двух зол…

– На стаксель! – велел он заплаканному матросу, не добавив обычного "Рыжик". Чтобы понял он, не выполнивший приказ, что капитанский гнев никуда не девался.

Рыжик бросился к шкотам, выбрал их. Сел на левый борт, откинулся и все еще вздрагивал – то ли от недавних слез, то ли от холода (видать, рубашка и майка под жилетом не очень-то грели). А ведь и в самом деле – какой холод нагнало! Будто и не было жары. В небе теперь суетливо крутились уже не белые, а серые клочья, они то и дело загораживали солнце, собирались в плотные пепельные груды. Ветер был наполнен холодной моросью.

"Называется – вторжение циклона, – хмыкнул про себя Словко – Надо бы одеться. Ох как надо…" – И… не стал.

Он выбрал гика-шкот, прошел немного полным курсом, привелся до полного бейдевинда. Помахал концом шкота ушедшей уже далеко моторке: все, мол, в норме. И привелся к ветру сильнее, до крутого бейдевинда. Сразу ударило горстями крупных капель. И еще – целой охапкой. Впрочем, они казались теплыми – по сравнению со стремительно накатившимся холодом.

– Однако, – попробовал пошутить Смолянцев. – Эти водные процедуры не были предусмотрены протоколом.

– Многое не было, – сказал Словко. – Сядьте на левый борт… пожалуйста.

Смолянцев без возражений сел.

Лишенный трети парусной площади, "Зюйд" все-таки бежал резво, а кренился меньше. Все было бы неплохо, но мешала толчея волн. По инерции они все еще шли с юга, а встречный ветер пытался гнать их назад, ставил на дыбы. Волны делались крутыми, беспорядочно метались, как люди в потерявшей направление толпе. Но при этом каждая ухитрялась швырнуть в "Зюйд" порцию хлестких брызг и пены (они густо пахли все еще теплой озерной водой). Рыжик был, конечно, мокрый насквозь. И шорты, и рубашка под жилетом, и майка… Смолянцеву тоже досталось изрядно. Он, однако, не жаловался. Хотя, наверно, переживал: как появится в таком виде на совещании, перед начальством?

"Если успеет", – подумал Словко. Впрочем, без всякого злорадства.

"Зюйд" вспрыгивал на волны, как лыжник на мелкие крутые горки. Потом нажало так, что шверт, похоже, выскочил из воды. Смолянцева сбросило с борта, он упал на колени в кокпит. Словко стремительно растравил грот, парусина захлопала, конец гика заскакал по воде.

Смолянцев толчком отправил себя на прежнее место. Кажется, шепотом выругался.

– Держитесь крепче, – сквозь зубы сказал Словко, выбирая шкот. Ладони горели. Он посмотрел на Рыжика. Тот совсем выгнулся за борт, вода окатывала его беспрерывно, он тянул шкот с какой-то отрешенностью приговоренного. А может, он таким себя и чувствовал? Ведь знал же он, что бывает за невыполнение приказа капитана в плавании, да еще в штормовой обстановке. На какое чудо тут можно надеяться?

Словко стало жаль Рыжика до обалдения. Даже разозлился. "Ну, подожди, обормот, доберемся до берега…"

Сквозь вертящуюся серую облачность и морось вдруг пробился желтый луч. Навстречу ему, навстречу "Зюйду" встал плоский гребень, отороченный кружевом из брызг. В брызгах засияли искры. "Красиво", – машинально отметил Словко. Но в тот же миг эта красота ударила по яхте и по всем, кто в ней был, широким водяным крылом. Следом пришел новый шквальный порыв – с запахом сырого песка от дальних пляжей у северного берега, камышей, дымов Сортировки… Пришлось опять потравить грот. Смолянцев на этот раз удержался на борту. Отплевался и сказал:

– Мне кажется… эта лодка не приспособлена для такой погоды…

– Ну, почему же… – выговорил в ответ Словко (и подумал: "Лишь бы не ударило опять…") – При полном экипаже все было бы нормально…

– Однако полного экипажа нет…

– Но и полных парусов нет. Держимся ведь…

Главное, что держался Рыжик. С тем же безразличием к ветру и волне, что и лисенок Берендей, накрепко принайтовленный к стаксель-штагу.