Игорь Минутко - Что там, за поворотом?

— Петр! Разве можно целую неделю носить одну рубашку?

Между прочим, Витин папа старше мамы на одиннадцать лет.

Еще мама со страшной силой следит за собой: по утрам делает зарядку, дышит по какой-то там системе — заглотнул воздух и держи его в легких, пока в глазах не позеленеет; долго сидит за своим туалетным столиком, на котором набор всевозможных пузырьков и тюбиков, задумчиво смотрится в зеркало, примазывает, пришлепывает. Зато выходит на улицу подтянутая, стройная. И на нее оглядываются, особенно мужчины. В таких случаях Витя просто гордится своей мамой.

В большой комнате, где собираются обычно гости, было накурено, душно. Но мужчины не замечали этого. За столом сидели папа и его фронтовые друзья, дядя Женя и дядя Саша. Они уже выпили и были очень взволнованны.

Когда Витя входил, папа размахивал руками:

— А Пашка-то, Пашка!.. В последний день войны. На этой проклятой Александерплац. Закрою глаза и вижу: бежит впереди Пашка и вдруг как на веревку налетел. Перегнуло. Эх...

— А Тарас Грач? — спросил дядя Женя и потер большой рукой лысый лоб. — Еще в сорок третьем, здесь, в наших местах...

— Здравствуйте, — робко сказал Витя.

— А, сын! — обрадовался папа. — Иди, иди сюда. — Он обнял Витю за плечи, прижал к себе. — Вот они, нет... Они не узнают окопы в восемнадцать. Не должны узнать...

— Не должны, не должны, Петр! — горячо заговорил дядя Саша и потянулся левой рукой к хлебнице. Правой у него нет — пустой рукав засунут в карман пиджака.

— У них будет другая жизнь, — опять заговорил Витин папа. — Не уйдут зря годы! Вот я... В тридцать только Лиду встретил. Лидочка, ты скоро? — крикнул он.

— Сейчас, сейчас, — отозвалась мама из кухни.

— Ну что, хлопцы? За тех, кто не вернулся? — сказал дядя Женя.

— Они всегда с нами. — Дядя Саша нагнулся над тарелкой.

Мужчины выпили. Папа сказал:

— Ты поешь, Витя.

— Да я только из гостей.

— Ах, да. День рождения у Зои. И как повеселились?

— Здорово.

— Здорово... — Папа задумался. — Тогда просто посиди с нами.

Мужчины опять стали вспоминать войну и своих боевых друзей. Витя слушал и смотрел на отца.

«Он ведь уже старый! — неожиданно подумал он. — Морщины у глаз, лысина, волосы с сединой. И очень сутулится».

Витин отец работает конструктором на радиозаводе. Здоровенный шкаф в его маленькой комнате набит книгами во радиотехнике, телевидению, и вообще папа очень любит свои чертежи, считается лучшим специалистом на заводе, и фотография его висит на доске Почета. Он не успевает все делать в своем конструкторском бюро и приносит работу домой — сидит до поздней ночи.

Пришла мама с большой тарелкой дымящихся пельменей.

— Солдаты! — весело сказала она. — Сибирская закуска.

Мама была рада гостям, рада тому, что удались пельмени, и тому, что вот за столом сидит ее сын, совсем уже взрослый человек.

Посмотрите, какой он славный, симпатичный и очень похож на отца, правда? Такой же нос, лоб, только глаза мамины.

Все оживились, стали есть пельмени; дядя Женя, поглаживая лоб рукой, сказал:

— Не хозяйка у тебя, Петр, а клад. Лидочка, возьми мою Клавдию на выучку.

Все засмеялись.

— Да, сынуля! — торжественно сказала мама. — У нас новость: отдыхать мы едем в деревню.

— И деревня называется Жемчужина! — вставил папа.

— Хорошо, — задумчиво сказал дядя Женя. — Будете на пруду карасей ловить. Или — только зорька брызнет — по грибы. Моих все в Крымы да на Кавказы тянет.

— А далеко эта Жемчужина? — спросил Витя, чувствуя разочарование. И непонятно, в чем.

— Да совсем близко, сын, — тихо сказал папа. — А прошли мы по тем местам с боями... Уж наверно, теперь не найдем могил друзей своих фронтовых... — Папа помолчал и заговорил уже оживленно: — Добираться в наши-то дни проще простого. На электричке пятьдесят километров. Дальше до райцентра Дедлово автобусом километров десять. А там, Витек, лошадка. А места! Ахнешь. У реки прозвище — Птаха. И с квартирой договорились. Знакомый там у меня.

Холостой дядя Саша заскучал, выпил в одиночестве и предложил:

— Ребята, споем, а? Нашу.

Посуровели лица мужчин. И они запели негромко, но согласно:

Мама, сделавшись задумчивой и грустной, тоже запела — ее голос вплелся в мужские голоса:

Витя хорошо знал эту песню. Ее всегда пели фронтовые друзья отца, когда собирались вместе. И ему почему-то представлялось шоссе, которое проходило через лес, где в прошлом году был их пионерский лагерь, по мокрому от дождя асфальту ехали крытые машины, а в них были молодые солдаты — лиц не видно, потому что быстро проносились машины. Вообще все странно: в песне поется про пыль да туман, а Вите представляется мокрое от дождя шоссе, низкое небо и брезент на машинах, прогнувшийся под тяжестью воды.

А войну, которая была очень давно, когда Вити еще не было на свете, ему представить трудно. Вернее, не так. Войну вообразить можно — ведь столько фильмов о ней видел Витя. Но вот представить папу молодым солдатом — что он стреляет, бежит в атаку — Витя не в состоянии.

тихо, осторожно пели в комнате. —

И Витя увидел огромную степь, и солнце висит оранжевым шаром над ее краем, и солдат Пашка, чем-то похожий на былинного богатыря, только с крыльями за спиной, падает в пыльный бурьян, убитый врагом.

Вите очень захотелось побыть одному.

— Я пойду, ладно? — сказал он. — Спокойной ночи.

Присмотритесь, пожалуйста, повнимательнее к нашей жизни. И вы обязательно обнаружите вот что. Во-первых, если сравнить нас с людьми, например, девятнадцатого века, то уж больно мы суетливые: все спешим куда-то, опаздываем, книги читаем на бегу, не успеваем поднять голову, чтобы посмотреть на небо — что там: звезды, луна, тучи? Конечно, вроде бы есть объяснение: двадцатый век, космические скорости, кибернетика, научно-техническая революция и проч. и проч. Да, да, все это так... И все-таки! Остановитесь! Остановитесь в своем беге, сверните с асфальтовой магистрали, по которой мчатся машины, в зеленый тихий переулок. И дальше, дальше — в поле, в лес. Теперь стойте! Слышите, как тихо? Только голос птицы. Вы знаете, как она называется? Вот видите: вам не известны птицы, которые поют на вашей земле... Теперь поднимите голову — облака, синие тени, голубая бездонная высь. Разве не начинает ваше сердце биться сильнее? И душа не рвется ли в эту космическую бесконечность? И не рождается ли в самих ваших глубинах вопрос: «Зачем я пришел в этот огромный таинственный мир?..»