Владислав Крапивин - Стеклянные тайны Симки Зуйка

– Снова в такую даль тащиться… – заныл Мик.

– Зато не пожалеешь!

Пока они босиком (обувь все еще сохла) торопливо шагали по логу вдоль ручья и Туреньки, Мик стонал, чтобы Симка немедленно рассказал про тайну. А Симка делал таинственный и дурашливо важный вид. Мик даже надулся слегка, но сразу засмеялся. И бросил в Симку мячом, который снова тащил с собой:

– Ладно. Ты меня это…

– Что?

– За-ин-три-го-вал.

– То-то же…

Дома, когда Симка выволок на свет ранец и бутылку, Мик округло приоткрыл рот, и его глазки стали в два раза больше.

– Это… та самая?

– Конечно! Смотри, пятак отпечатан, как раз того года, тысяча девятьсот десятого… И ранец, наверно, его… Жени…

– Дед обалдеет! Давай покажем ему прямо сейчас!

– Не покажем, а отдадим. Это же его …

Станислав Львович дремал на кровати, когда Мик и Женька снова появились в его комнате.

– Дед, проснись! – бесцеремонно потребовал Мик. – Смотри, что у нас!

– М-м…

– Не «м-м», а смотри!.. Узнал?

Севший на кровати дед узнал . Посидел, опираясь о кровать узловатыми кистями рук, поглядел, прищурившись, заулыбался (снова знакомо, как Мик), протянул руки. Побаюкал бутылку, как девочки баюкают любимую куклу. Поднял на мальчишек глаза.

– Где взяли-то?

– Там же, где план… – сказал Симка. И теперь он подробно, не скрывая даже ночных страхов («Ну, как-то не по себе стало в одиночку»), поведал Станиславу Львовичу и Мику историю про тайник.

– Надо же… – Станислав Львович погладил бутылку, как живую.

– Ранец, наверно, Жени Монахова… – заметил Мик.

– Скорее всего… Хотя не помню, какой у него был…

– А картину помните? – спросил Симка.

– И картину не помню. Наверно, она случайная какая-то. Женька живописью не занимался, мама его, как вы понимаете, тоже… Надо было чем-то закрыть тайник, вот он и прибил…

– Но неужели ты и про тайник не знал? – не отставал Мик.

– Не знал… Насколько я помню, бутылка стояла всегда у Женьки на полке. Думаю, он спрятал ее позже. Наверно, когда уезжал в Москву…

– И ничего тебе не сказал?

– Возможно, постеснялся… Мы, когда подросли, стали немного другими. Он всегда оставался этаким… с некоторым восторгом в характере. А я строил из себя трезво мыслящего технаря…

– Станислав Львович… А в бутылке, значит, так и остался воздух той ночи? Как в машине времени?

– Выходит, что так…

– Будешь открывать? – осторожно спросил Мик.

– Да с какой стати! И вообще… вы, ребята, забирайте-ка эту штуку себе. Она теперь ваша добыча. Так сказать, по наследству…

Симка хотел заспорить, но Мик глянул на него: не надо.

– Дед, я спрячу ее у себя. И ранец… – и опять посмотрел на Симку: – Можно?

– Конечно!

– Это будет наше общее, – шепнул он уже одному Симке, и у того шевельнулось внутри пушистое тепло.

Но все же Симку покусывала тревога. И он решился на вопрос:

– Станислав Львович, а вы, хотя и сделались разные, все равно дружили? Пока не разъехались?

– Разумеется! Я и сейчас Женьку помню, будто вчера расстались. Думаю, и он меня… также…

– А найти друг друга никак было нельзя?

– Старался… Увы… Я уверен в одном: клятву нашу он не нарушил. Как и я… То есть мерзавцами мы не стали…

Сделалось какое-то неловкое молчание. На несколько секунд. Станислав Львович покашлял опять, положил бутылку на одеяло и, не глядя на ребят, проговорил:

– Потому что у настоящей дружбы есть закон. Возможно, это даже закон природы… Там прочная ось, которая не меняет направления в пространстве… Мик, ну-ка крутани свой мяч…

Мик с готовностью взял мяч на поднятый указательный палец, хлопнул его раз, другой, третий… Мяч завертелся на пальце и… не упал! А Мик все подгонял его вращение.

– Как в цирке! – искренне восхитился Симка.

– Это нетрудно, – объяснил Мик. – Если мяч вертится быстро, он не упадет…

– Потому что действует закон гироскопа, то есть вертящегося волчка, – растолковал Станислав Львович с важностью, словно сам изобрел этот закон. – Ось гироскопа не меняет своего положения, как бы ни мотало всю Вселенную…

– Это как движение маятника Фуко! Да? – обрадовался Симка.

– Именно, именно… Смотри-ка, тебе известно про маятник Фуко!

– Я его видел в Ленинграде, когда мы с тетей Норой ездили…

– С кем, с кем?

– С Норой Аркадьевной, с моей тетей…

– Голубчик, а как фамилия у Норы Аркадьевны?

– Селянина… Вы ее знали?

– Еще бы! Она… да, как же не знать. Когда были у меня неприятности, она весьма и весьма старалась мне помочь. Не очень получилось, правда, но тут уж не ее вина… Постой, Серафим! Ты сказал знали ?

Симка зашевелил пальцами босых ног. Щекотнуло в гортани.

– Она умерла зимой…

– Господи боже ты мой… – как-то по-женски выговорил Станислав Львович. Посидел, согнувшись, несколько секунд, встал, мимо Симки и Мика прошел к окну, стал смотреть на двор. Локоть его шевельнулся, и Симка понял: Станислав Львович быстро перекрестился.

Потом он сказал, не оглянувшись:

– Ладно, братцы, вы идите, играйте… Я еще передохну…

Мик осторожно взял с постели бутылку, спрятал в ранец, а ранец поставил рядом с этажеркой. Потом он и Симка спустились во двор. Мик оглянулся на открытые окна мезонина.

– Сейчас, наверно, опять приложится к четвертинке. Он ведь уже… Ты не заметил, а я-то сразу чувствую…

– Не надо было говорить про тетю Нору, да?

– Разве такое скроешь, – умудренно вздохнул Мик.

Полуботинки Симки и сандалии Мика уже просохли на солнышке. А намотанная на бревно фанера была, конечно, сырая. Мик похлопал по трубе.

– Подождем до завтра, да?

Симка, нагнувшись, завязывал шнурки.

– Мик… А те неприятности, когда помогала тетя Нора, это из-за стихов, да?

– Думаю, что да…

– Мик, а какие были стихи? Не Пастернака?

– Нет. Они называются «Капитаны». Хорошие, мне дед читал. Даже непонятно, что в них нашли такого … Наверно, потому, что поэт запрещенный. Как тот писатель, у твоей книжки…

– Мик, а какой поэт? Я никому… Или ты не помнишь?

– Помню. Гумилёв.

Симка выпрямился. Он даже не удивился. Все сошлось в одну точку. Словно так и должно было быть.

– Мик, а у меня есть целая поэма Гумилёва.

– Правда? – Мик тоже выпрямился. – Какая?

– Мик…

– Что?

Симка не удержался от смеха.

– Поэма так называется – «Мик».

Мик спросил у деда, можно ли ему переночевать у Симки, и без труда получил разрешение.

Они договорились, что ночью будут читать поэму Гумилева. Симке хотелось именно ночью – чтобы все было как в прошлом году, в Ленинграде. И Мику хотелось – потому что он понимал: это важно для Симки.

Но до ночи было еще далеко. Они искупались на запруде, потом сходили на реку и там искупались тоже. Теперь-то был день и Симка купался не один, так что все мамины условия были соблюдены. И Симка цыкнул на Которого Всегда Рядом , когда тот пытался осторожничать и напоминать: «Да, ты не один, но Мик плохо плавает. В случае чего тебя он не спасет…»