Владислав Крапивин - След ребячьих сандалий

– Пойдем! Не слышишь разве, уже звонок!

– Вить, ты беги…

– А ты? Тебе попадет.

– У нас первый урок физкультура, – вовремя придумал (вернее вспомнил) я. – У меня освобождение, потому что недавно была ангина…

Витька с облегчением умчался. А я навис над разваленными в беспорядке книжками.

Конечно же, это были главным образом потрепанные томики малой, еще довоенной «Библиотеки приключений». «Рамка»! Причем не только известные мне, но и такие, о которых никогда не слыхал! Их не было даже в тщательно составленном и, казалось бы, совершенно полном списке моего друга Виталия Бугрова! Отлично помню названия. «Берег Зеландии», «Убежище в Желтых песках», «Стальные пчелы»… Конечно, конечно, сейчас я все это заберу! Как хорошо, что я еще большой, при деньгах… Но…

Но эти книги – все-таки не главное, ради чего Город вывел меня сюда. На левом краю стола – плоская груда совсем старинных томов. И каких-то рукописных журналов. Свитков… И толстых тетрадей с чьими-то давними записями. В том числе и в коричневых клеенчатых корочках. И неужели наконец-то я отыщу среди них ту самую ?..

Тетка в заснеженной шали только притворяется безучастной. На самом деле следит украдкой. Неужели заспорит, когда я найду мою тетрадку ?..

Она не успевает заспорить, я не успеваю найти. Сон гаснет, как ни цепляюсь я за его последние детали…

Старая тетрадь с недописанной повестью – постоянная тема моих снов о Городе. Я уже писал об этом в повести «Лоцман» и надеялся тогда, что выскажусь – и загадка сама собой исчезнет.

Не исчезла. «Лоцман» вышел десять лет назад, был переиздан (последний раз – буквально несколько дней назад), но тайна тетради так и осталась в моей жизни – в снах и наяву.

Дело в том, что порой я бываю уверен: когда-то давно я начал писать повесть, довел ее до середины, а потом оставил. Сам не знаю, почему оставил. Сейчас я убежден, что это одна из моих лучших вещей. Надо только найти, закончить, отредактировать… Но днем, наяву, я таких попыток не делаю: хватает здравомыслия, чтобы понимать: никакой тетради не было. А если и была, то опять же за пределами данного измерения, в ином пространстве.

Я отлично представляю, как тетрадь выглядела, но совершенно не помню содержания. Однако в очередном сне, когда Город милостиво раскручивает сюжет так, что тетрадь попадает мне в руки, я читаю с радостным ощущением находки и с осознанием – это же действительно здорово! Я вспоминаю всех героев, все сюжетные повороты, вижу написанные карандашом строчки, понимаю, какие страницы надо дописать и убеждаюсь, что работы осталось совсем не много. И будет замечательная, интереснейшая повесть! Я зримо представляю всех персонажей, всю обстановку, где разворачиваются удивительные приключения. Как я мог это забыть?.. А сон безжалостно гаснет опять, и мои отчаянные попытки сохранить в памяти хоть клочки почти готовой повести не приводят ни к чему…

Недавно увидел во сне, что наконец-то это не сон ! Потому что, роясь в тумбочке среди накопленных за десятки лет тетрадей со всякими записями, все же отыскал ту самую ! И немудрено, что не мог найти ее раньше! Ведь мне представлялась коричневая, клеенчатая, а на самом деле она оказалась в картонной серо-голубой корочке с ледериновым мятым корешком, с черной курсивной надписью «Общая тетрадь». Корочка потертая, с заусеницами грубого картона…

Так вот, оказывается, о чем я писал, что не мог вспомнить! Наконец-то оно передо мной как на ладони!.. М-да, прежние представления, будто все написано замечательно, оказались несколько идеализированными. В реальности – не так. Вот этот абзац надо бы переделать… Эти строчки тоже так себе… Но тем не менее, в целом неплохо. В целом — то самое ! И наконец-то я окунусь в потерянный когда-то и снова обретенный мир любимых героев. Как здорово, что сон все-таки сбылся наяву… Что? Снова сон? Но вот же она, тетрадка-то, я даже на ощупь чувствую шероховатость ее корочки, вижу корявые карандашные буквы своего почерка, которым написано имя главного героя…

Какое имя?.. Кто он этот герой: взрослый, ребенок, кукла, фантастический зверь?.. Да стой же!

Но память зацепляет лишь клочок поросшего сухим желтым тростником поля – места, где разворачивалось действие…

Восстановить в памяти сюжет и героев так же невозможно, как решить какую-нибудь «инопространственную» задачу, которые порой возникают на грани яви и сна. Это многомерные головоломки, не укладывающиеся в измерения и понятия нашего мира. Они одновременно громадные, как космос, и крошечные, как атом. Материально ощутимые и в то же время абстрактные, невесомые. Неуловимые, порой неразличимые построения нездешних идей и логических категорий.

Очень условно эти построения можно сравнить с великанскими моделями сложных молекул, которые делаются из разноцветных шаров и соединительных стержней. Только здесь вместо шаров – философские проблемы из иных областей мироздания, а «стержни», которые должны соединять их – зыбки, непостоянны. Они то исчезают, то перепутываются, образуя хитрые узлы. Усилиями разума (а больше – усилиями души) я пытаюсь развязать узлы, постичь логическую схему построения, придать ему стабильность. Порой что-то удается, но до конца – никогда. И я выхожу из дремотного состояния, стараясь сохранить память если не полностью обо всем, что видел, чувствовал, решал, то хотя бы какое-то представление: что это было ? Но куда там…

Однажды вдруг пришла догадка, что, если я все-таки справлюсь с задачей, то навсегда смогу остаться в моем Городе. Вернее, он сольется с окружающей меня повседневностью, внеся в нее волшебство, таинственность и радость своего пространства. И уж тогда-то я непременно отыщу тетрадь или, по крайней мере, вспомню все, что в ней было!

И я с новым энтузиазмом взялся за строительство модели-идеи. И стало получаться! Но вдруг, расталкивая разноцветные атомы-понятия, ломая и разрывая стержни-связи, промчался сквозь недостроенную модель растрепанный тощий пацаненок – с рогаткой, засунутой за резинку сатиновых трусов, в клетчатой рубашонке, накинутой плащом, с рукавами завязанными на груди. Частый топот сандалий распорол чинную тишину абстрактного мира, как треск застежки-молнии. Цепочка следов косо пересекла лишенное категорий «верх» и «низ» пространство, и недостроенные конструкции надломлено перекосились в четырех– и пятимерной глубине…

Я разозлился лишь на миг. Глупо было злиться, потому что пацаненком был я сам, примчавшийся на миг из дальнего пространства-детства, чтобы мельком взглянуть на себя взрослого. Не стоило досадовать еще и потому, что почти сразу появилось понимание: мальчишка – неотъемлемая часть модели. Сокрушая отдельные детали, он вносил в общую идею какие-то коррективы, смысл которых я пока не мог осознать. И чтобы осознать (я тоже понял это), мне еще не раз придется ломать голову и надрывать душу в попытках выстроить «то – не знаю, что».