Кэтрин Ранделл - Покорители крыш

– Мама дорогая! – воскликнул Чарльз. – Ты прямо как циркуль на уроке математики.

В результате он сам сшил четыре пары ярких хлопковых брюк и, завернув их в газету, вручил Софи. У одной из пар одна штанина была длиннее другой. Софи брюки понравились. Мисс Элиот ужаснулась.

– Девочки , – сказала она, – не носят брюк.

Но Софи упрямо ответила, что это не так.

– Моя мама носила брюки. Я точно знаю. Она танцевала в них, играя на виолончели.

– Не может быть, – отрезала мисс Элиот. Как всегда. – Женщины не играют на виолончели, Софи. И ты была слишком мала, чтобы это запомнить. Постарайся быть честнее, Софи.

– Но она носила брюки. Черные, сероватые на коленях. И черные туфли. Я помню.

– Ты все придумываешь, дорогая, – сказала мисс Элиот так, словно захлопнула окно.

– Но я клянусь, это правда .

– Софи…

– Это правда!

Софи не стала добавлять: «Старая, страшная ведьма!» – хотя ей очень этого хотелось. Дело в том, что невозможно было вырасти с Чарльзом и не пропитаться вежливостью насквозь. Софи казалось, что проявлять невежливость все равно что ходить в грязном белье, но оставаться вежливой, когда речь заходила о ее матери, было сложно. Все с полной уверенностью считали, что Софи все выдумывает, а Софи считала, что ошибаются именно они.

– Вот жаба! – прошептала Софи. – Карга старая! Все я помню .

И почувствовала себя немного лучше.

Софи действительно помнила маму – и совершенно отчетливо. Она не помнила отца, но помнила вихрь волос и две обтянутые тонкой тканью ноги, которые двигались в такт чудесной музыке, а ведь это не было бы возможно, если бы ноги скрывала юбка.

Кроме того, Софи была уверена, что помнила, как ее мама цеплялась за плавающую в воде пролива дверь.

Все твердили: «Малыши такого не помнят». Говорили: «Ты хочешь, чтобы это было правдой, вот и вспоминаешь обо всем». Ей надоело это слушать. Но Софи точно помнила, как мама махала и звала на помощь. Она слышала, как мама свистела. Свисток всегда хорошо слышно. Неважно, что сказала полиция, Софи точно знала, что мама не утонула вместе с кораблем. Софи упрямо настаивала на этом.

Каждую ночь Софи шептала себе в темноте: «Мама жива, однажды она придет за мной».

– Она придет за мной, – говорила Софи Чарльзу.

Чарльз качал головой.

– Это практически невозможно, дорогая.

– Практически невозможно – значит, все же возможно. – Софи пыталась стоять как можно прямее и говорить по-взрослому. Чем выше ты был, тем легче тебе верили. – Ты всегда говоришь, что возможное нельзя обходить вниманием.

– Но, дитя мое, все это так невероятно, что жизнь на этом строить нельзя. Это все равно что пытаться построить дом на спине у стрекозы.

– Она за мной придет, – говорила Софи мисс Элиот. Мисс Элиот была прямолинейнее.

– Твоя мама мертва. Ни одна женщина не выжила, – отвечала она. – Не говори глупостей.

Порой те взрослые, с которыми общалась Софи, не видели разницы между тем, чтобы «говорить глупости» и «быть совершенно правой, но не находить поддержки». В такие минуты Софи вспыхивала.

– Она придет, – говорила она. – Или я сама ее найду.

– Нет, Софи. Такого не бывает.

Мисс Элиот была уверена, что Софи ошибается, но она была уверена и в том, что вышивать крестиком очень важно , а Чарльз просто невозможен , и это лишь подтверждало, что взрослые не всегда правы.

Однажды Софи нашла красную краску и написала на белой стене дома название корабля «Королева Мария» и дату шторма, на случай если мама будет проходить мимо.

Когда Чарльз нашел ее, у него на лице читалось слишком много чувств. Но он помог ей забраться повыше а потом отмыл кисти от краски.

– Это просто на всякий случай, – сказал он мисс Элиот.

– Но она…

– Она лишь делает то, что я ей сказал.

– Вы сказали ей изуродовать собственный дом?

– Нет. Я сказал ей не обходить вниманием возможное.

Мисс Элиот не одобряла ни Чарльза, ни Софи. Ей не нравилось, что Чарльз слишком легкомысленно относился к деньгам и вечно опаздывал на ужин.

Ей не нравилось, что Софи всегда пытливо смотрит по сторонам и внимательно все слушает.

– Это неестественно! Она же еще маленькая!

Она терпеть не могла их привычку писать друг другу записки на обоях в коридоре.

– Это ненормально! – воскликнула она, записывая что-то в блокнот. – Это нездоро́во!

– Напротив, – ответил Чарльз. – Чем больше в доме слов, тем лучше, мисс Элиот.

Мисс Элиот не нравились ни перепачканные чернилами руки Чарльза, ни его шляпа с истрепавшимися полями. Ей не нравилась и одежда Софи.

Чарльз не умел ходить по магазинам. Однажды он целый день провел на Бонд-стрит [1] Главная торговая улица Лондона. – Здесь и далее примеч. ред. , а потом вернулся с кучей мальчишеских рубашек. Мисс Элиот вышла из себя.

– Не может же она это носить, – сказала она. – Люди решат, что она отсталая.

Софи взглянула на себя и пощупала ткань. Ей казалось, что рубашка вполне нормальная – в магазине она немного слежалась, но в остальном была прекрасна.

– Как понять, что эта рубашка не для девочек? – спросила она.

– Рубашки для мальчиков застегиваются слева направо. Блузки – запомни, пожалуйста, они называются блузками – застегиваются справа налево. Меня удивляет, что ты этого не знаешь.

Чарльз отложил газету, за которой прятался.

– Вас удивляет, что она не знает ничего о пуговицах ? Пуговицы редко играют ключевые роли на международной арене.

– Простите?

– Понимаете, она знает важные вещи. Не все, конечно, она ведь еще ребенок. Но многое.

Мисс Элиот фыркнула.

– Вы уж извините меня, быть может, я старомодна, но я полагаю, что пуговицы очень важны .

– Софи знает столицы всех стран мира, – заметил Чарльз.

– Почти , – стоя в дверях, шепнула Софи.

– Она умеет читать и рисовать. Она знает разницу между морской черепахой и сухопутной. Она умеет различать деревья и лазить по ним. Не далее как сегодня утром она сообщила мне, как называется группа лошадей.

– Табун, – сказала Софи. – Табун лошадей.

– А еще она умеет свистеть. Надо быть поразительно невежественным человеком, чтобы не заметить, что Софи свистит необычным образом. Поразительно невежественным – или глухим.

Чарльз мог бы ничего не говорить. Мисс Элиот махнула на него рукой.

– Ей нужны новые рубашки, мистер Максим. Женские рубашки. Боже, а эти брюки!

Софи не видела проблемы. Брюки были все равно что юбки, просто сшитые сложнее.

– Мне они нужны, – сказала она. – Прошу вас, разрешите мне их оставить. В юбке лазить не получится. А если получится, то все увидят мои трусы, но это ведь будет только хуже?