Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица. Выстрел

Когда сторож подметал возле них, мальчики не дышали. Они боялись,что сторож откинет портьеру, ведь здесь столько мусора. Но сторож, видно, решил, что если за портьерой не подметалось год, то какой смысл делать это сейчас? Он даже прошелся веником по Мишиным ногам. Сейчас-то он обязательно откинет портьеру… Но нет! Шаркающие шаги старика удалились. Удалились звуки метлы и совка.

Девять часов! Сейчас сторож откроет музей. Миша лихорадочно отсчитывал минуты: как только старик откроет дверь и пройдет обратно, сразу же надо выйти на улицу.

Звякнул упавший крюк, стукнул откинутый деревянный засов, заскрипел ключ в замке, яркая полоса солнечного света упала на пол в конце коридора. Итак, дверь открыта. Приготовились! Сейчас старик пойдет обратно.

Вот послышались его шаги. Но что это? Он не один, он с кем-то разговаривает.

Миша взглянул в щелку. Впереди шел сторож, за ним высокий человек в зеленом костюме. Он чуть прихрамывал, будто волочил ногу. Шли они по направлению к отделу быта помещика. Туда, где за портьерой прятались Миша и Генка.

Сторож и человек в зеленом остановились против портьеры.

– Рисовать будете? – спросил сторож.

– Немного, – ответил человек в зеленом костюме, вынимая из кармана блокнот и карандаш.

– Прикажете стульчик?

– Спасибо. Не беспокойся. Иди по своим делам.

Сторож прошаркал дальше.

Незнакомец быстро водил карандашом по раскрытому блокноту. Мужчина лет тридцати пяти – сорока, гладко выбритый, с туго приглаженными рыжеватыми блестящими волосами, подтянутый, в зеленом костюме и белом крахмальном воротнике.

Шаги старика стихли.

И тут случилось неожиданное…

Незнакомец положил блокнот в карман, снял канат, подошел к птице, поднял ее голову, вложил туда маленькую записку, закрыл, повесил канат, вернулся на прежнее место и снова начал рисовать. Он проделал это очень быстро, но Миша заметил, что незнакомец поднял голову птицы левой рукой, двумя же пальцами правой нажимал в это время ей на глаза. Вот почему она открылась!

Потом незнакомец положил блокнот в карман и пошел за стариком.

Послышались их приближающиеся голоса. Мимо мальчиков они прошли к выходу.

– Всего хорошего, – сказал незнакомец, пожимая сторожу руку и, видимо, что-то кладя в нее.

Старик изогнулся в подобострастном поклоне и, продолжая низко кланяться, проговорил:

– Благодарю, благодарю… И вам счастливого…

Старик опять прошаркал по коридору. Как только он зашел за угол, мальчики вышли из своего убежища, тихо прошли к входной двери, потом, делая вид, что только вошли, стукнули ею и, громко разговаривая, направились обратно к комнате.

Появился сторож, подозрительно посмотрел на мальчиков:

– Опять пришли?

– В субботу не успели всё закончить, – ответил Миша.

– В этот зал только и ходют, только и ходют, – покачал головой старик.

– Теперь все изучают помещичий быт, – объяснил Миша, – вот и ходят сюда.

– И помещиков-то давно нет, а всё интересуются. Видно, жизнь-то ихняя повантажнее была, – сказал старик и поплелся дальше.

– Старорежимный старикашка, – прошептал ему вслед Генка.

Сторож скрылся за поворотом.

Миша приподнял канат, подошел к птице и, подражая незнакомцу, левой рукой взялся за голову птицы, а двумя пальцами правой руки нажал ей на глаза… Голова птицы открылась.

В углублении лежала записка. Миша схватил ее и прочитал:

«Будущая среда дневным».

Миша положил записку обратно, опустил голову птицы, повесил канат.

Мальчики вышли из музея и быстро зашагали к вокзалу.

«Среда дневным»… Понять нетрудно, кто-то приедет в среду дневным поездом. И предназначается записка графине. Тайник в музее служит для переписки между ней и человеком в зеленом костюме.

Среда… И Кузьмина убили в среду.

Но если есть тайник в маленькой птице, то почему не быть ему и в большой, той что стоит в усадьбе? Надо проверить. Но как? Конечно, теперь, когда ребята проникли в людскую, их шансы подобраться к бронзовой птице увеличились. Но… Но Сева катастрофически быстро выздоравливал.

Миша заставлял его держать термометр по полчаса. Но столбик ртути никак не поднимался выше 36,6. Потом приехал врач и объявил, что Сева здоров и завтра может встать и выйти на улицу. Значит, надо покидать людскую. Что же делать?

Эх, если бы кто-нибудь заболел! Миша ходил по лагерю, с надеждой заглядывал каждому в лицо и спрашивал, как кто себя чувствует. Но все чувствовали себя прекрасно. Никто ни на что не жаловался. Тогда Миша сказал Бяшке:

– Мы спохватываемся, когда кто-нибудь заболеет. А по правилам медицины надо предупреждать заболевание.

Бяшка обиделся:

– Я все время говорю о профилактике, а меня никто не слушает! И ты первый.

– Хорошо, хорошо, – не стал с ним спорить Миша. – Осмотри всех ребят и если найдешь кого-нибудь подозрительным, то сразу клади в госпиталь. А завтра мы вызовем врача. Осматривай как следует. Если ошибешься и уложишь в постель здорового, не беда. Лучше ошибиться в эту сторону, чем в другую.

Бяшка ревностно принялся за дело. Всем была измерена температура.

Эта процедура длилась долго, в лагере был всего один градусник. Пока первый пациент его держал, Бяшка другому осматривал горло. Он считал себя специалистом по горлу. Его бабушка служила няней именно в той больнице, где лечили ухо, горло и нос.

– Раздвинь-ка пошире пасть, – говорил Бяшка, заглядывая каждому в рот, а так как был мал ростом, то вставал на цыпочки.

Потом глубокомысленно объявлял:

– Мда… Краснота… Плохо дело…

В каждого он готов был вцепиться и тащить в госпиталь.

Но кому охота ложиться в госпиталь в такую жару! И настоящий больной не сознался бы в своей болезни.

В конце концов всем надоело. Надоел Бяшка, который своими бровями залезал в рот, надоел дурацкий термометр… И Миша видел, что эта затея ни к чему не приведет. Разве здорового человека уговоришь, что он больной? Миша махнул на все рукой. Ничего не поделаешь, придется завтра освободить людскую. Придется расстаться с такой прекрасной возможностью проникнуть в дом и осмотреть бронзовую птицу.

И все же спаситель явился. В образе Кита, осунувшегося и страждущего, стонущего и держащегося за живот. Кит объелся!

Радости Миши не было границ. Кит, конечно, выздоровеет, не в первый раз объедается. Полежит денек-другой и встанет как ни в чем не бывало. Миша не стал допытываться, чем объелся Кит. Важно, что он объелся. Завтра приедет доктор, даст ему касторки или английской соли, а сейчас надо уложить его на место Севы, которого держали уже буквально силой.

Кита водворили в людскую. Сева со всех ног бросился бежать подальше от нее.