Анна Киселева - Алтайские робинзоны

В общей комнате было светло и празднично от белоснежной скатерти, чисто выбеленных стен, расставленных повсюду цветов и сиявшего на столе самовара.

— Шура! — крикнула Надя, — Какие больше любишь, ореховые или барбарисовые?

И она показала ему две конфеты в цветных бумажках.

На кухне вкусно пахло жареным гусем и печеньем. Шура умылся, надел шелковую рубашку и украдкой посмотрел в зеркало, как лежит воротник и какой вид имеют руки в обшлагах с пуговицами.

В общей комнате уже садились за стол. Все были нарядные, особенно Надя — в белом платье с голубым поясом, с голубым бантом в волосах, и Лида в золотисто-коричневом шелковом платье, отделанном мехом.

После завтрака за Шурой зашли товарищи и все отправились в школу. Улицы Сосновки, несмотря на пасмурную погоду, были весёлыми, праздничными. Везде трепетали от теплого, влажного ветерка красные крылья флагов и горели алые полотнища с белыми буквами лозунгов.

Навстречу несся грузовик, украшенный флагами, сосновыми ветками и до отказа набитый веселой, шумной детворой. Ребятишки пели, размахивали красными флажками и кричали ура.

Шура заблестевшими глазами посмотрел вслед автомобилю и побежал вместе с товарищами к школе — занимать очередь.

Катались на автомобиле, пели песни на площади, слушали речи, а когда все кончилось, Шура, Лёня и еще два мальчика отправились в Сухой Лог. Снег там был глубокий и путешествовать по нему было особенно интересно. Ребята так увлеклись игрой, что не заметили, как наступили сумерки. Заторопились домой: нужно было подготовиться к школьному вечеру.

Дома Шура обнаружил, что, лазая по снегу, он замочил брюки выше колен. Это было неприятно. В мокрых брюках идти на вечер неловко, кроме того, если увидит мать, то она огорчится, станет говорить жалобные слова, а этого больше всего боялся Шура. Он старался как-нибудь привести брюки в порядок, разглаживая их ладонями.

В комнату вошла Лида. Шура выпрямился и воровато спрятал руки за спину, стараясь принять невинный и беспечный вид. Однако, сестру было трудно обмануть.

— Ты что? — спросила она.

Шуре пришлось рассказать о своей беде.

— Как же ты теперь пойдешь на вечер в мокрых брюках?

— Я не знаю, — уныло ответил Шура, но унылость была только хитростью: он знал, что Лида что-нибудь придумает. И Лида придумала. Через полчаса Шура сидел у стола и смотрел, как от его брюк, по которым Лида водила горячим утюгом, идёт пар.

Из-за брюк Шура опоздал на вечер. Когда он вошёл в ярко освещенный огромный зал, набитый школьниками и гостями, торжественное заседание уже началось. За столом, покрытым красной материей, сидели учителя и ребята. Между ними был Лёня. Комсорг Павлуша делал доклад. Шура примостился на заднюю скамейку и стал рассматривать, как украшена сцена. Кто-то сзади притронулся к его плечу. Шура оглянулся. К нему наклонился вожатый и топотом сказал:

— Тебя в президиум выбрали, а ты опоздал. Пойдем, через сцену пройдешь на свое место.

Шура немного удивился, почему это его в президиум выбрали, однако, это ему понравилось и он почувствовал себя значительным человеком.

На сцене сам директор пододвинул ему стул и посадил рядом с собой. Шура искоса взглянул на Лёню и увидел, что Лёня тоже украдкой посматривает на него. Они улыбнулись друг другу. Шура незаметно за спиной Василия Алексеевича протянул руку и дернул Лёню за рукав. Лёня вытянул ногу под столом, поводил ею и, отыскав ногу товарища, придавил ее. Шура невольно разулыбался и тихонько пнул Лёню. Они так увлеклись, что не слышали докладчика.

Вдруг Шура почувствовал, что на него смотрят. Он оглянулся кругом: директор и сотни глаз из зала в самом деле смотрели на Шуру. Многие улыбались. Шура подумал, что они заметили его шалости. Он покраснел и поспешил сделать серьезное лицо. Лёня тоже сидел красный и смущенно улыбался. Вдруг Шура услышал свое имя. Докладчик говорил о нем:

— Шура Радченко и Лёня Вязников показали образцы мужества, стойкости и упорства в достижении цели. Я не сомневаюсь, что среди вас, ребята, немало таких, которые в будущем станут смелыми исследователями, отважными пилотами, талантливыми изобретателями и учеными. В нашей стране молодежь замечательна своими способностями и талантами, и это потому, что её жизнь замечательна, потому, что она имеет возможность беспрепятственно развивать свои дарования. Шура и Лёня не только смелые исследователи, но и хорошие ученики, они за эту четверть по всем предметам имеют отличные отметки. Они не только хорошие ученики, но отличные товарищи, друзья. Мы знаем из рассказов Василия Алексеевича, что они не раз друг для друга рисковали своей жизнью. А дружба, ребята, — это великое дело. Мы умеем ценить и уважать смелость, мужество, настойчивость. Умеем ценить дружбу, глубоко товарищеские отношения людей друг к другу. Бюро райкома комсомола оценило заслуги наших маленьких героев и премирует их часами.

Взволнованно и задорно грянула музыка. Стены, казалось, задрожали от аплодисментов. Встал секретарь райкома. У него в руке блеснули маленькие карманные часики. У Шуры перед глазами все закачалось. Лица улыбались и медленно плыли ему навстречу. В руках у него очутились часики, крышка их была холодноватой, а стрелка бегала, шевелилась и циферблат улыбался. Откуда-то издалека до него донесся Павлушин голос:

— Директор школы премирует Радченко и Вязникова велосипедами.

Опять заиграла музыка, опять рассыпались аплодисменты и Шура увидел, как на сцену, сверкая спицами при свете ламп, выкатились один за другим два велосипеда. Лёня тихонько ахнул. Директор встал. Шура тоже машинально встал. Геннадий Васильевич подвёл к Шуре велосипед и что-то сказал, но нельзя было ничего расслышать: в зале кричали ура, гремела музыка. Директор улыбнулся и передал Шуре велосипед.

«Вот она какая!» — подумал Шура, жадно осматривая красавицу-машину.

— Краевой геолого-разведочный трест премирует Шуру и Лёню поездкой в Артек, — донёсся до слуха Шуры чей-то голос, и опять его оглушили крики, музыка, аплодисменты.

«Если бы сейчас лето было, вот бы хорошо!» — горячо дыша, думал Шура, не сводя глаз с велосипеда.

Внезапно стало тихо, очень тихо. Он поднял голову: весь зал и все, кто был на сцене, смотрели на него и Лёню и ждали чего-то. Шура догадался, что ждут ответного слова. Но слов никаких на языке не было и мыслей в голове — тоже, хотя бы самых пустяковых. Так-таки никаких! Он машинально покачал на ладони часики и посмотрел себе под ноги, но слова не приходили. В первом раду кто-то сказал:

— Растерялись ребятишки.

Шуре стало немножко стыдно: «Как растерялись? Ничего подобного, ничуть!» Он оглянулся, отыскивая глазами Лёню. Лёня смущённо стоял на краю сцены, неловко зажав в кулаке часы, другой рукой придерживая велосипед.