Анна Киселева - Алтайские робинзоны

«А у Лени зубы-то уже выросли», — почему-то подумал Шура и сейчас же в голове мелькнула другая мысль. «Пожалуй, наши велосипеды лучше, чем у избача». Вспомнил, что нужно говорить, что его ждут, но слов все-таки не было. Морща лоб, он опять посмотрел под ноги, потом на потолок, обвел глазами стены. «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!» — прочитал он слова лозунга, висевшего на стене. Этот лозунг он писал сам третьего дня, но только сейчас по-настоящему понял смысл его слов. Шура кашлянул и сказал очень тихо, но слышно было всем: в зале наступила абсолютная тишина.

— Спасибо за счастливое детство. От своего имени и от имени Лёньки… Лёни Вязникова, — поправился он и оглянулся на товарища: — говорю спасибо за всё и Геннадию Васильевичу, и райкому комсомола, и всем. — Он неопределённо кивнул головой. — Всем спасибо и за велосипеды, и за часы, и за Артек, и за всё.

Шура остановился, нс зная, что сказать ещё. Ему казалось, что он не сказал самого главного. Вспомнил, что говорил в прошлом году, когда его премировали за отличную учёбу, поспешно добавил:

— Обещаем во второй четверти учиться на отлично!

И опять показалось, что самое главное не сказано. Но зал закачался от криков, музыки и аплодисментов. Хлопали очень долго.

Шура совсем оправился, он взглянул на директора и дернул Лёню за рубашку.

— Пойдем!

Он покатил свой велосипед за кулисы. Лёня последовал за ним.

— Смотри, какие шины. — сказал Шура и нежно погладил шину ладонью. — Когда же только лето будет! — со страстным нетерпением добавил он.

— Вы что же тут спрятались? Идите в зал, сейчас художественная часть начнётся, — сказал вожатый Коля, подойдя к ребятам. Они покорно пошли и хотели тащить за собой велосипеды, но вожатый, улыбаясь, остановил их:

— Оставьте здесь, никто их не тронет.

Ребята покорились и пошли в зал. На передней скамейке им освободили места. Погасили лампы и занавес медленно раздвинулся. Яркий голубоватый свет залил красивую группу школьников в костюмах разных национальностей.

Василий Алексеевич взмахнул смычком, и хлынула песня:

Звуки разливались всё шире, поднимались все выше, и Шура словно поднимался вместе с ними, и сердце у него замирало. Вспомнилось горное озеро на Алтае, возле которого жили они с Лёней в пещере, красивая долина, заросшая кустами багульника и яркими пестрыми цветами…

поет хор, и Шуре кажется, что это о нём, что это он проходит по стране, как хозяин, щурясь от горячего яркого солнца. Он огромный, он всё видит, всё знает и всё может. Что-то горячее вливается в его грудь. Он смотрит на Лёню, но Лёня не сводит глаз с бегающей стрелки часов.

Занавес закрылся, вспыхнули лампы. Все застучали стульями, вставая с мест. Шуру и Лёню окружили товарищи. Подошла Лида и, пожав им руки, как взрослым, серьёзно сказала:

— Поздравляю! Это вам от меня…

Она подала кулёк с шоколадными конфетами.

— Только, смотрите, не зазнавайтесь. Зазнаются лишь дураки.

Лида сдвинула тонкие атласные брови и погрозила пальцем.

Лёня развернул конфетку, положил её в рот, потом спохватился и, густо покраснев, протянул кулёк товарищам:

— Берите, ребята!

Руки потянулись к кульку.

— Шурик, мы отдадим ребятам конфеты? У нас и так всего много. Правда? — сказал Лёня.

— Правда, — ответил Шура. — Ешьте, ребята!

Ему сейчас ничего не было жалко. Если бы даже пришлось отдать часы, велосипед, он нисколько не пожалел бы. Может быть, после пожалел бы, а сейчас — ни чуточки! Дело было не в часах, не в велосипеде, а в чем-то другом, чего он не умел назвать.

Пока товарищи делили конфеты, антракт кончился, стали занимать места. Шура сделал Лёне знак, и они выскользнули в коридор. Молча добежали до своего любимого уголка в узеньком коридорчике, который вел к заколоченной двери, и сели на чистые, блестящие ступеньки. Лёня чувствовал себя утомленным шумным вниманием публики. Шура был возбужден. Им хотелось побыть одним, поговорить о своих делах и по. делиться впечатлениями. Оба вынули часы и стали их рассматривать.

— У папиных часов стрелки черные и точки черные, а у моих золотые. Ну-ка, у твоих какие? — спросил Лёня и заглянул на Шурины часики.

— Ну-ка, у твоих крышка туго открывается? — в свою очередь спросил Шура и открыл крышку Лёниных часов.

— У моих туже.

— У меня тоже туго, — сказал Лёня и с удовольствием щелкнул крышкой, — А ты, Шура, поедешь в Артек?

— А как же! — живо отозвался Шура.

Закрыв глаза, он представил себе море. Оно искрилось, по нему бегали быстрые золотые змейки. Оно было немного похоже на Телецкое озеро и немного — на море из кинокартины.

— В море будем купаться, — сказал Шура.

Леня вздохнул.

— Уй-юй-юй! Сколько нам всего надавали, и ещё в Артек!

— В Москве побываем! — сказал Шура, и ему вспомнилось стихотворение из старой растрепанной книжки:

— Москва — древний город, и там Сталин живёт, — помолчав, сказал Шура.

Лёня опять вздохнул и, заглядывая в глаза Шуре, спросил:

— Шурик, а как ты думаешь, это они правильно?

— Что? — не понял Шура.

— Ну вот правда, что мы такие, как они про нас говорили, и правда, что стоило нас премировать? Может быть, они все это за зря, может все преувеличили, тогда это стыдно. Правда?

Странная горячность и волнение чувствовались в голосе мальчика.

Шура посмотрел на него, приподняв брови, и ласково, как тогда на Алтае в трудную минуту, сказал:

— Лёня, глупыш! Ведь мы правда нашли золото и вольфрамит, и осмистый иридий тоже, а ведь это все ценное. И нам, ведь, трудно было. Правда, трудно?

— Правда, — сказал Лёня. — И есть было нечего, и волки чуть не разорвали, и медведь чуть не задрал, и в озере чуть не утонули, и в пещере ты чуть не погиб… Уй-юй-юй! Как трудно!..

— Ну, вот видишь, а мы не боялись.

— Я боялся, — добросовестно сознался Лёня.

— Ну да, и я иногда боялся, но ведь мы не бросили всё и дело довели до конца.

— Это верно, — оживился Лёня. — Уй-юй-юй, до чего хорошо! Шурик, а как же теперь с экскурсией?

— Лёня, мы потом всё, всё обдумаем, что будем делать. Ты согласен со мной делать большое дело? — горячим шепотом спросил Шура. Лёня кивнул головой.

— Пойдём, Шурик, за сцену велосипеды смотреть, — предложил он.

— Пойдём, — согласился Шура.

Они встали и, взявшись за руки, побежали к залу, откуда всё громче доносились бурные, зовущие звуки музыки.