Ирина Квирикадзе - Первая книга Мышастого

— Что ж тут ясного?! Наоборот, ты всё запутал. — Валерьян Павлович недовольно сплюнул косточки.

— Почему запутал? — обиделся Мышастый. — Вы сами сказали, что в лимонах и апельсинах им кисло. Получается, в дынях и арбузах им слишком сладко, а в бананах спело.

— Чепуха! — фыркнул попугай. — Какому червяку может быть слишком сладко или слишком спело? Другое дело, что шкурка слишком толстая, пойди доберись!

— Какой ужас! — воскликнула Сестра, вернувшись от Пугвы.

Дождь вовсю хлестал в открытое окно и тётя кинулась вытирать лужу под подоконником.

— Я так и знал, — покачал головой дядя. Он подошёл к столу и ткнул пальцем в солонку. — Плохо дело.

— Что случилось? — встревожился Валерьян Павлович.

— Соль в солонке с утра не просыхает, — сообщил Мышастый. — Влажная соль всегда к дождю, если не высохнет, то будет потоп.

— Не каркай, может ещё пронесёт, — отмахнулся попугай.

Между тем, дождь лил всё сильнее и сильнее, и Сестра не успевала выжимать тряпку. Дядя не отходил от солонки, а Валерьян Павлович метался по комнате, не находя себе места.

— Как дела? — подлетел он к Мышастому.

— Мокрая, только что проверял. — Дядя отодвинул солонку.

— Без паники! — захлопал крыльями попугай. — Пока вода поднимается, мы успеем улететь.

— Далеко не улетишь, потоп начинается сверху, — нахмурился Мышастый.

— Как?! — раскрыл клюв Валерьян Павлович. — Вода-то прибывает снизу?

— А льётся сверху, — вздохнул дядя.

— Кошмар! — окончательно перепугался попугай. — Слушай, давай соль в солонке высушим!

— Зачем? — удивился Мышастый.

— Зачем! Зачем!.. Если влажная соль к дождю, то сухая к засухе.

— Что вы! Разве можно вмешиваться в законы природы? — пристыдил его дядя.

— А по-твоему, лучше тонуть? — рявкнул Валерьян Павлович.

— Нет, конечно, но я обязательно что-нибудь придумаю.

— Мышастый всегда находит выход из безвыходных положений, — закончил Мышенький и вдруг вскочил как ужаленный. — Ой, а может у нас уже потоп?! Я ведь к вам только на минутку, — кричал он, вбегая в комнату, — чтобы вы не подумали, что дядя опять…

— У вас есть спасательные средства?! — помчались мы за ним.

— Только зонтики!

— Постойте! Где круг?! — Иринка ринулась выворачивать ящики комода.

— Под подушкой! — я нырнула в кровать и вытащила надувной круг. — Возьмите, пригодится!

— Вы так добры! — Мышенький метнулся к ящику. — Дядя приедет, как только справится с потопом!

— Сообщите нам, мы будем очень волноваться!

На следующее утро мы получили телеграмму: «Солонка высохла. Выезжаем».

Но никто не приехал ни в среду, ни в четверг, ни в пятницу, а в субботу моё терпение лопнуло.

— Ну, конечно, зелёная, как лимон! — возмутилась я, посмотрев на себя в зеркало.

— Лимон жёлтый, — возразила Иринка.

— Желтый, когда спелый, а без солнца и воздуха зелёный.

Я кинулась за шляпкой.

— Вдруг они приедут? — остановила меня Иринка.

— Приедут — подождут, — отрезала я. — Могу я пойти на речку, поплавать, позагорать?!

— Ну, хорошо, — сдалась Иринка. — Только ненадолго.

Мы так и написали в записке Мышенькому: «Ушли ненадолго». Но вышло надолго. Да и как могло быть иначе, когда солнышко блестело, травка зеленела, весело плескалась речка, а на пляже продавали варёную кукурузу. Поэтому мы вернулись домой только в шести часам вечера.

— Боже мой! — воскликнула Иринка, первая зайдя в комнату.

— Что?!

— Ящик! — воскликнула я опять.

— Что ящик?!

— Где ящик?! — закричала Иринка уже в полном ужасе.

Ящика не было. Нигде. А на столе лежала записка:

«Дорогие дети!

В наше время ненадолго означало час, от силы полтора. Я ждала четыре, больше не могу. Сюрприз со взбитыми сливками в холодильнике. Варежку постирала, куда вы дели вторую? Подушечка для иголок в коробке и, пожалуйста, не захламляйте дом ненужными вещами, от них одна пыль, а вы этим дышите.

Целую, бабушка».

— Мы погибли! — в отчаянии всплеснула руками Иринка. — Значит, здесь была твоя бабушка?! (Моя бабушка, в отличие от Иринкиной, всё выбрасывает.)

— Что же нам теперь делать?! — схватилась я за голову.

— Искать! — решительно сказала Иринка. — Вряд ли она его унесла далеко.

Мы выскочили на улицу и побежали вниз по нашему переулку, через собачью площадку, по Золотухиным огородам к домику Курейчик и у автобусной остановки повернули обратно.

— Всё! Мы его уже никогда не найдём, — всхлипывала я, — и никогда уже не увидим Мышенького, потому что Мышенький уже никогда не приедет, потому что куда же он приедет, когда ящика нет, это я во всём виновата!

— Смотри! Там жгут костёр! — Иринка, сломя голову, бросилась на горку.

Пламя поднималось до небес, сверкая искрами, зловеще трещали сухие ветки, огонь с жадностью поглощал листья, картонки, газеты…

— Ящики! — завопила я.

Но было уже поздно, Мы еле успели выхватить из костра последний обугленный ящик.

— Неужели это наш сгорел? — с болью прошептала я.

— Не говори так, — сдерживая слёзы, попросила Иринка, — мы его обязательно найдём.

До глубокой ночи ходили мы по посёлку, обшарили каждый уголок, заглянули в каждую щёлочку, расспросили каждого, кто встречался на пути, но никто, никто не видел ящика из-под китайских плащей.

Уставшие, измученные, одинокие, мы с трудом доплелись до дому. Я ушла к себе в комнату и проревела всю ночь.

Утром мы с Иринкой, мрачные, как тучи, сидели на кухне и пытались позавтракать. День выдался солнечным, но для нас он был самым пасмурным и самым безрадостным в жизни. Час остывал, булочки засыхали, а мы молча смотрели в окно и думали об одном и том же. По стеклу запрыгали солнечные зайчики, мы равнодушно следили за их игрой, пока один не ослепил меня.

— Нашли время развлекаться! — не выдержала я.

Словно испугавшись, зайчики исчезли.

— Опять! — зажмурилась Иринка. Да что ж это такое?!

— Тире, точка, тире, — проворчала я.

— О! — закричала Иринка. — Азбука Морзе!

Мы сорвались с места и помчались на сигнал, обгоняя друг друга. В конце нашего сада под вишнёвым деревом я сразу заметила одинокую фигурку Мышенького. Он стоял на яшике из-под китайских плащей и осколком зеркала посылал в разные стороны сигналы бедствия.

— Милый! Дорогой! Любимый! — через секунду мы душили его в объятьях.

— Как же вы нас напугали, дорогой вы наш! — чмокали [1] Чмокали — т. е. целовали (примечание авторов) . мы его.

— А я уже потерял всякую надежду! — Мышенький смахнул скупую мужскую слезу и обхватил нас лапками.

И мы долго, долго стояли обнявшись, боясь снова потерять друг друга.

А потом мы пили чай с вафельками, печеньем и конфетами.

— Представляете, что со мной было?.. Приезжаю, выхожу, а вас нигде нет. Так страшно! Думаю, что же делать?! — Мышенький отхлебнул чай из напёрстка.