Ирина Квирикадзе - Первая книга Мышастого

— Моя дорогая, в таких случаях ещё больше помогает чай с вареньем и горчичники, — фыркнула тётя и завернулась в капустный лист.

(Сестра Мышастого заворачивается в капустный лист, когда выходит из себя. Горячий капустный лист очень успокаивает).

— Но поддержка, искреннее сочувствие окружающих не менее важно! — запротестовала Пугва.

— На чужой рот пуговицы не нашьёшь — сказал вдруг Мышастый.

— На что это вы намекаете?! — вспыхнула Пугва и вылетела из комнаты.

— Медведь несчастный! — взорвалась тётя. — Она же теперь неделю дуться будет.

— А что я такого сказал? — растерялся Мышастый. — Я просто вспомнил пословицу.

— Лучше чихнуть, чем такое вспомнить! Не могу сказать что-нибудь другое?! Без костей рыбки не бывает, например.

— Но про рыбу было бы совершенно некстати, — удивился дяд.

— Зато, при Пугве, про пуговицу — это в самый раз! Ошпарю-ка я ещё один капустный лист, чувствую, одного сегодня не хватит.

— Зря она обиделась и ушла, я собирался прочитать вам стихи, — сказал дядя.

— Какие ещё стихи? — заинтересовалась Сестра.

— Новые, одни придумались, пока я чихал. Называются „Белый заяц“, — объявил Мышастый:

— Вошёл, — поставила точку Сестра.

— Спасибо, поблагодарил её Мышастый. — Эти стихи очень увлекают и самому невозможно остановиться.

— Хорошие стихи, — похвалила Сестра, — Но почему они называются Белый Заяц?

— Белый относится не к зайцу, а к стихам. Потому что, когда в стихах нет рифмы, это белые стихи.

— Допустим, но где же заяц? — спросила Сестра.

— Заяц подразумевается, — ответил дядя.

— Где?

— Он в лес вошёл, неужели непонятно?

— В лес мог войти и волк, — возразила Сестра.

— Что ты? Ни в одной книжке не написано — волк вошёл в лес. Волки всегда выходят из леса. Например:

Типично волчьи стихи.

— Не может быть! — удивилась тётя.

— Без сомнения. Вспомни:

— Ну и что?

— А то, что он сразу приметил лошадку. Обрати внимание, именно лошадку, а не лошадь. Почему?

— Почему? — переспросила Сестра.

— А как ты сама называешь что-нибудь вкусненькое? — Творожок, сметанка, карамелька…

— Верно, верно, — согласилась тётя, — как же я сама не догадалась?

— Знаешь, я передумал, — сказал Мышастый.

— А я уверена, это был волк, — заявила тётя.

— Да нет, я про свои стихи, — объяснил дядя.

Я всегда поражался способности дяди одновременно думать о разных вещах.

„Это очень просто“! — сказал мне однажды Мышастый. — „Главное, чтобы мысли аккуратно лежали одна на другой, как стопка конвертов. Иначе они начнут сползать и путаться. Но, если ты держишь мысли в определённом порядке, то можешь думать о всей стопке сразу“.

— Пожалуй, я заменю название Белый Заяц, — между тем продолжал Мышастый. — Оно не совсем удачно, потому что не выражает сути. А суть в том, что в этих стихах я остановил мгновение:

И так без конца. Заяц входит в лес, махает лапой и входит, и снова, и снова, пока я читаю стихи. Поэтому, я назову их — „Продлись, продлись, очарованье“.

— Очень мило, — одобрила тётя. — А сейчас спать, и чтобы завтра были как огурчики!

На этом я заканчиваю. Надеюсь, завтра мы с самом деле будем огурцом и приедем к вам в пятницу.»

В пятницу Мышастый не приехал, но зато прибыл Мышенький и рассказал, что к дяде залетел попугай. Попугай не залетел бы, если бы Сестра Мышастого не решила проветрить комнату, а Сестра Мышастого не решила бы проветрить комнату, если бы Мышастый не имел мужской разговор со своим Кактусом. А Мышастый не имел бы разговор с Кактусом, если бы не расцвёл кактус Пугвы. Но у Пугвы кактус расцвел.

— Ах, если б вы его видели! — закатывала глаза Пугва. — Гордый! Неприступный! Дикий и величественный! Это седьмое чудо света!

— Восьмое, — поправил её Мышастый.

— Почему восьмое? — оскорбилась Пугва.

— Потому что семь уже есть: Египетские пирамиды, Статуя Зевса в Олимпе, Колосс Родосский, Храм Артемиды в Эфесе, Галикарнасский Мавзолей, Александрийский Маяк, Висячие Сады Семирамиды.

— Подумаешь! И я подвешу свой кактус, тогда посмотрим, что лучше: Висячие Сады Семирамиды или Висячий Кактус Пугвы.

— Ничего не выйдет, — сказал Мышастый.

— Почему это?

— Потому что Садов Семирамиды давно уже нет, они существовали в далёком прошлом.

— Ну, раз эти сады завяли, так нечего о них и говорить, — заявила Пугва.

— Как вы не понимаете, таких Садов, как у Семирамиды, больше ни у кого не было и не будет! — возмутился Мышастый.

— Такого Кактуса, как у меня, тоже ни у кого не было и не будет!

— Меня спроси, так твой кактус вообще не чудо, а просто явление природы, — выглянула из кармашка Сестра Мышастого. — Все кактусы цветут!

— Неужели?! — Пугва кинула взгляда на кактус, который стоял на подоконнике.

Этот Кактус жил у Мышастого уже три года, но ни разу не цвел. В первый же день знакомства, когда Мышастый стоял у окна и любовался своим питомцем, Кактус уколол его в нос.

— Ах, ты, собака! — воскликнул Мышастый.

С того самого дня Кактус решил, что он собака. Он оброс длинной, колючей шерстью и кидался на всех, кто подходил к подоконнику.

— Она права, не все кактусы цветут, — с грустью сказал Мышастый Сестре.

— Ничего подобного, просто твой кактус ужасно избалован. Ты позволяешь ему делать всё, что ему хочется и совсем не занимаешься его воспитанием, — бросила Сестра и отправилась в Пугве поглядеть на её замечательный Кактус.

«Лучше всего воспитывать на личном примере, но, к сожалению, я совершенно не умею цвести», — подумал Мышастый, оставшись наедине со своим питомцем. — «А главное, я не понимаю, почему он так упрямится?». И Мышастый решительно направился к подоконнику.

— Конечно, цвести или не цвести, это личное дело кактуса, — сказал он. — Поэтому не будем говорить о том, что у тебя с каждым днём портится характер. Не будем говорить, на кого ты стал похож, обросший, злобный брюзга. И совсем не будем говорить о том, что кактус Пугвы восьмое чудо света, а ты даже не собираешься цвести. Давай просто поговорим по-мужски, почему ты не цветёшь?

— А где ты видел цветущую собаку? — проворчал Кактус.

Всё оставшееся время до прихода Сестры дядя провёл в кресле-качалке. Он думал: «Так кто же мы на самом деле, те, кем рождаемся, или те, кем себя считаем?»