Коллектив авторов - Пионеры — герои

Как-то перед Октябрьскими праздниками девчонки во дворе шёпотом передали:

— В Центральном сквере немцы партизан повесили. Один, говорят, совсем ещё мальчик.

И никто не заметил, как побледнело Люсино лицо, а кулачки сами по себе сжались…

Вечером Люся слышала, как папа говорил маме:

— Повесили Ольгу Щербацевич и её сына Володю. Она лечила раненых военнопленных, а затем вместе с сыном переправляла их к партизанам… Выдал предатель.

Люся понимала, что подобное может случиться и с ней, понимала и всё-таки шла выполнять новые задания подпольщиков. Так нужно было, нужно было для победы над ненавистными фашистами. Только надо быть осторожной. Об этом её без конца предупреждают мать и отец. Люся соглашается, но про себя добавляет: «И находчивой». Как она за нос водит охранников завода, где работают её отец и дядя Саша.

Раньше они сами проносили на завод листовки. Тогда гитлеровцы стали проводить усиленный обыск всех, кто шёл на завод. Дальше рисковать было опасно.

— Что нам предпринять? — говорил отец Александру Никифоровичу на следующий день, когда тот зашёл за ним. — Что? Ведь после листовок люди воспрянули духом!..

Но взрослые ничего не придумали. Придумала Люся. Иногда она носила на завод отцу обед. Обед не ахти какой — каша там или картошка в кастрюльке. Охранники к Люсе хотя и привыкли, но почти каждый раз обыскивали её довольно тщательно.

Так было и на этот раз. Полицай презрительно выплюнул окурок и спросил:

— Что несёшь?

— Обед отцу, дяденька, — ответила спокойно Люся. — Посмотрите. — И она раскрыла корзину — В кастрюльке каша, а вот хлебушек. Больше ничего нет.

В корзинке действительно больше ничего не было.

Полицай пошарил в карманах — кроме двух цветных стёклышек, тоже ничего не нашёл.

— Ну, иди! — грубо сказал он. — Болтаются тут всякие.

Люся облегчённо вздохнула и направилась в цех, где работал её отец. Перерыв только начался. Николай Евстафьевич удивился, ведь сегодня обед он взял с собой.

— Что случилось, Люся? — взволнованно спросил он.

— А ничего. Кашу вот принесла, — и тихонько добавила: — На дне кастрюли…

На дне кастрюли в целлофановой бумаге лежала пачка листовок.

И что потом ни делали гитлеровцы — листовки регулярно появлялись на заводе.

А Александр Никифорович при каждой встрече как бы в шутку говорил:

— Вкусная, дочка, каша и сытная. Очень! Полкастрюльки, а почти весь завод сыт. Ещё и другим перепадает…

Смелость, находчивость не раз выручали Люсю. И не только её, а и тех людей, которым она передавала листовки, документы, оружие.

Однажды вечером отец сказал ей:

— Завтра, дочка, отнесёшь вот эти документы и листовки Александру Никифоровичу. Он тебя будет ждать на мосту в 3 часа дня.

К нам зайти он не успеет.

И вот Люся идёт по набережной. Затем поворачивает к улице Красноармейской. Так ближе. Уже и мост виден. Сейчас она встретит Александра Никифоровича и всё передаст. А вот и он идёт. Люся ускоряет шаг, но тут же замечает: шагах в пятидесяти за Александром Никифоровичем идёт фашистский патруль.

Что делать? Сейчас они встретятся. Передать она не сможет — это ясно. Фашисты заметят и сразу же арестуют. А не передать— нельзя. Ведь эти документы нужны людям. Что делать? Что? Бешено колотится сердце, в голове один за другим созревают планы. Но они совершенно не реальны… Ага… Люся ставит корзинку на землю: у неё расплелась косичка. Левая. Надо ведь заплести её. Нехорошо, когда девочка неаккуратная.

Александр Никифорович понял: опасность. Остановиться нельзя.

Проходит мимо неё и в это же время слышит шёпот.

— На Фабричной, третье дерево… третье дерево.

«Фабричная, третье дерево», — повторил мысленно Александр Никифорович и прошёл дальше.

Потом, на Фабричной улице, он без всякого труда находит третье дерево — невысокую кучерявую липку, а под ней закопанные в земле документы и листовки.

В тот же день, как и было решено подпольным комитетом, пленные красноармейцы, получив документы, беспрепятственно покинули Минск и направились в партизанский отряд.

Так шёл день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, пока провокатор не выдал семью Герасименко. Это случилось 26 декабря 1942 года…

Уже третьи сутки Григорий Смоляр, секретарь подпольного райкома партии, действовавшего в районе гетто, уходил от погони. На квартире, где он жил, фашисты устроили засаду, но старушка-соседка успела предупредить. Пришлось вернуться. Но куда идти? Есть ещё явочная квартира — в районе Червеньского рынка, да скоро 9 часов вечера— полицейский час! Не успеть! Оставалось одно — забраться в подвал какого-нибудь разрушенного дома и там скоротать до утра время. Не впервой. Правда, холодно — на дворе декабрь, но что поделаешь.

Вторую ночь тоже пришлось коротать в подвале. На явочной квартире, на которую он рассчитывал, ему грозила опасность. Об этом говорил условный сигнал — на подоконнике не было цветов.

Надо что-то предпринимать, что-то решать.

Был ещё один адрес — улица Немига, дом 25, квартира 23. Спросить: «Тут живёт Люся?» Но его предупредили: этот адрес на самый крайний случай, когда уже нет никакого выхода. Иного выхода у Смоляра не было.

Дверь открыла невысокая девочка с косичками.

— Вам кого? — спросила.

— Тут живёт Люся?

— Да, это я, проходите, — Люся улыбнулась. — Только сейчас никого нет. — Мама ушла в город, а папа на работе.

— Ничего… Я немного отдохну, да вот побриться бы мне, — и Григорий показал на свою бороду.

Люся быстро согрела воды, приготовила бритву. За трое суток Григорий Смоляр основательно зарос. Вскоре вернулся Николай Евстафьевич.

— А, товарищ Скромный! Здравствуй!

Потом они ужинали, а Люся гуляла во дворе. Но не просто она гуляла: нужно было узнать, не вызвал ли у кого из соседей подозрения приход товарища Скромного. Люди, знакомые и незнакомые, проходили мимо Люси, и никто не спрашивал ничего. Значит, всё в порядке.

Прошло уже порядочно времени — можно возвращаться домой.

А на кухне в это время шёл разговор:

— Вам надо, товарищ Скромный, день-два переждать: подготовим надёжные документы, а тогда переправим в партизанский отряд.

Только вот где вас устроить — ума не приложу. Наши явочные квартиры заполнены— готовим партизанским отрядам пополнение.

— Папка, всё в порядке, — сказала, входя в кухню, Люся. — Никто ничего не спрашивал.

— Хорошо. И всё-таки, куда вас определить?

— А пусть дядя Скромный со мной поживёт. Мы поместимся. — Люся внимательно смотрела на отца.