Коллектив авторов - Пионеры — герои

— Мама! А мы вернёмся обратно?..

— Конечно, вернёмся! — Феня Моисеевна посмотрела на сына.

Как он вырос… Ещё вроде совсем недавно ему было четыре года, когда она впервые повела его к учителю музыки…

Как-то на прогулке с отцом Мусик в одном из окон дома услышал скрипку. Невидимый скрипач играл пьесу Паганини.

Мусик остановился и застыл. Музыка словно зачаровала его.

Владимир Борисович посмотрел на сына и увидел, как губы его повторяли услышанную мелодию.

Потом, дома, Мусик разыскал во дворе две палочки и стал «наигрывать» на палочках запомнившуюся мелодию, напевая её. За этим занятием и застала его мать.

Вечером, когда Владимир Борисович пришёл из больницы, она всё ему рассказала.

Он подозвал к себе Мусика.

— Купить тебе скрипку, сынок? Будешь играть?

— Буду, буду! — радостно запрыгал Мусик.

И вот первый урок…

Учитель музыки, маэстро Эккельринг, увидел в своём маленьком ученике очень одарённого ребёнка и уделял ему много внимания…

Пяти лет Мусик впервые выступил в концерте, и в газете города Бельцы отметили игру пятилетнего вундеркинда…

Это было тогда…

Феня Моисеевна смотрела на сына, и в глазах её были слёзы. Теперь надо уезжать из города.

Всё чаще и чаще гудели фашистские самолёты над Бельцами.

Где-то на границе, на берегах Прута, шли ожесточённые бои…

«Срочно эвакуировать из города женщин и детей!» — такое решение приняли в городском комитете партии.

— Мама, ты зачем плачешь?

— Я не плачу, — Феня Моисеевна нагнулась к раскрытому чемодану и стала продолжать укладывать вещи.

В комнату вбежал Владимир Борисович.

— Через час уходит последний поезд. Собирайтесь. Я получил направление в военный госпиталь в Усть-Лабинскую. Бабушку и дедушку я уже отправил на вокзал.

— Папа, а скрипку брать?

Отец не успел ответить, его опередила Феня Моисеевна.

— И скрипку, и пижамку тоже…

Мусик утомлённо опустился на стул. Скрипичные концерты Баха, Паганини, Чайковского никак не могли уместиться в его нотной папке.

Неужели придётся их оставить? И вдруг его осенило. Дождавшись, пока мать вышла в другую комнату, он незаметно для отца вытащил из чемодана свою пижамку, свитер и уложил на самое дно, под отцовские брюки, пачку нотных тетрадей. А на полках ещё оставались пьесы Сен-Санса, Дворжака, Моцарта…

Моцарт… Сколько сил было затрачено, пока он вместе с маэстро разучил его Второй концерт. Как он мечтал сыграть эту интереснейшую вещь на олимпиаде в Кишинёве. Всю ночь перед выступлением Мусик провёл без сна, у открытого окна гостиницы, где остановилась делегация бельцких школьников. Рядом на столике отдыхала скрипка, уставшая, как и её хозяин, после трудных, но радостных репетиций.

— Моцарта, как и Баха, нельзя играть небрежно, — говорил ему маэстро.

Но сыграть моцартовский концерт Мусику не удалось. 22 июня 1941 года не состоялось торжественное открытие первой республиканской олимпиады художественной самодеятельности школьников Молдавии. В то утро пришла война.

Они торопливо шагали по улицам города. Мусик еле-еле поспевал за отцом.

На улицах не горел ни один фонарь. Город словно притаился, замер. В темноте трудно было различить дома. Всё слилось в ночь.

Только изредка вспыхивали фары машин и освещали мостовые и тротуары, по которым торопились люди на вокзал. Поскрипывали тачки и детские коляски; нагруженные домашним скарбом. Повсюду слышались крики кто-то кого-то терял и вновь находил в этой суматохе и темноте…

— Мусик! Му-сик! — вскрикивала Феня Моисеевна, боясь потерять сына…

— Здесь я, ма-ма! И папа тоже здесь, рядом…

На вокзале они с трудом втиснулись в переполненную теплушку, на которой мелом было выведено: «До Усть-Лабинской».

Поезд ушёл поздно ночью.

Мусик проснулся и услышал, как стучат о рельсы колёса: «Прощай! Про-щай!..»

Всё дальше увозил поезд его, маму, папу, бабушку, дедушку от родного города, где осталось столько хорошего, радостного, незабываемого…

Мелькали станции, полустанки с незнакомыми названиями, и всё тяжелее и тяжелее было на сердце.

Вторую неделю они в пути. Сколько ещё ехать — неизвестно, а поезд всё идёт и идёт… идёт медленно, с перебоями, останавливаясь по нескольку раз в день. А навстречу им проносятся военные эшелоны, из теплушек глядят красноармейцы, на платформах замаскированные танки, орудия…

На одной из станций во время длительной стоянки Владимир Борисович побежал за кипятком.

Мусик подошёл к двери теплушки, чтобы подышать свежим воздухом— в теплушке было душно.

Мальчик сделал несколько шагов, и ноги его подкосились.

Феня Моисеевна подскочила к сыну, удержала его.

— Мама, дай скрипку… Я поиграю…

Феня Моисеевна отошла и тут же вернулась.

Мусик взял скрипку, дотронулся смычком до струн. Смычок прошёлся по струнам, и скрипка ответила лёгким неуверенным звуком.

Пересилив слабость, Мусик снова поднял руку со смычком и коснулся струн. Скрипка запела.

Её звуки привлекли внимание пассажиров в теплушке и на перроне станции.

Люди останавливались, смотрели на маленького музыканта и слушали. Они словно забыли, что позади была трудная дорога и что впереди ещё неизвестно, сколько ехать, и неизвестно, что ожидает на новом месте.

Люди слушали музыку, и она уводила их из теплушки, с перрона станции куда-то в иной мир, в их светлую и радостную жизнь, о которой они теперь только могли вспоминать.

Всё кругом говорило о войне, о большом несчастье, которое обрушилось на их Родину, а музыка пела о том, что счастье будет, будет…

Мусик играл, и звуки лились легко и свободно. Вот последний взмах смычка, и звуки повисли в воздухе, словно застыли. Застыли и слушатели.

Мусик закончил играть. Никто не расходился. Все молчали. Каждый думал о своём: о том, что где-то далеко идут бои и чей-то отец или сын борется с гитлеровскими захватчиками, отдаёт свою жизнь, чтоб вновь вернуть свободу своей Родине.

— Мальчик, мальчик! — послышался голос.

Мусик обернулся — солдат из соседнего воинского эшелона махал ему рукой и звал к себе.

Феня Моисеевна ухватила сына за рукав курточки.

— Что вы испугались, мамаша, — сказал солдат, подходя к их вагону. — Пусть малец сыграет нам…

Мусик спрыгнул на перрон и подошёл вместе с солдатом к воинскому эшелону.

Около одного из вагонов стояли полукругом красноармейцы и ждали.

— Сыграй, мальчик! На фронт едем!..

И Мусик заиграл. Скрипка то пела о девушке Сулико, то о широком полюшке-поле, то о весёлом ветре.

Владимир Борисович с чайником в руках остановился у вагона и смотрел на сына.