Коллектив авторов - Пионеры — герои

Внезапно отрывистый гудок паровоза заглушил мелодию скрипки.

— По вагонам! — раздалась команда.

— Живи, малец! Играй! — бросил на ходу солдат и сунул мальчику буханку хлеба и кусок сахара.

Мусик глядел вслед уходящему эшелону. Вот последний вагон скрылся за кирпичным зданием станции, увозя солдат на войну.

«Возвращайтесь скорее, — подумал Мусик, — и обязательно с победой!»

На двадцатый день поезд с эвакуированными остановился на станции Усть-Лабинская. Эвакуированных разместили на телегах и повезли степью. В станице всех распределили по домам станичников.

Владимир Борисович сразу же вечером пошёл в госпиталь. Феня Моисеевна разбирала хозяйство и устраивалась на новом месте.

Был уже сентябрь месяц, и Мусик начал учиться в пятом классе местной школы.

Когда Мусик вошёл в свой класс, ребята весело закричали:

— Галина Васильевна, это Мусик Пинкензон! Он из Молдавии приехал. У него папа работает в госпитале, где мы выступали. Они живут у Полины Ивановны Калёновой.

— Тише, ребята! Мы сейчас познакомимся, — она ласково посмотрела на нового ученика. — Проходи, Мусик, садись. Не стесняйся. Проходи. Ребята у нас дружные, не обидят.

На перемене ребята окружили Мусика:

— Ты в каком городе жил?

— А ты с нами пойдёшь в госпиталь к раненым?

— Мы там выступаем!

— Пойдёшь? А что ты умеешь играть?..

Вечером ребята принарядились и, собравшись в школе все вместе, отправились в госпиталь к раненым.

В сопровождении медсестры они вошли в палату.

Раненые собирались на концерт охотно. Они размещались на койках друг у друга, приносили, кто мог, табуретки.

Когда все расселись, вышла ведущая концерта Ира Семеникина и объявила первый номер:

— Дорогие товарищи раненые, защитники нашей Родины! Начинаем концерт пионеров нашей школы. Выступает Муся Пинкензон.

Он приехал со своими родителями из Молдавии. Его папа работает врачом-хирургом в этом госпитале.

Вышел Муся и стал играть и петь. Песня сменялась песней, а раненые просили ещё и ещё.

Вместе с ребятами Муся переходил из одной палаты в другую, и концерт продолжался до позднего вечера. Усталые и довольные, ребята расходились по домам.

Так началась новая жизнь.

В школе Мусик проводил целые дни, а под вечер он шёл в госпиталь, где допоздна играл раненым Чайковского, Паганини, «Катюшу» и «Сулико»…

Владимир Борисович все дни пропадал в госпитале. Он никак не мог выбраться домой, чтобы повидаться с семьёй.

Однажды он пришёл поздно и попросил Мусика срочно пойти с ним в госпиталь.

— Понимаешь, сынок, ты мне должен помочь! Сегодня привезли к нам тяжелораненого лётчика. Он всё время кричит от диких болей. Поиграй ему.

Когда Мусик вошёл с отцом в палату, лётчик стонал. Стоявшая рядом с ним медсестра старалась его успокоить, но лётчик не слышал её уговоров.

Мусик тронул смычком струны, и раненый лётчик обернулся в сторону звуков, удивлённо посмотрел на появившегося в палате скрипача и затих.

Мелодия сменялась мелодией. Мусик играл, а раненый лежал и слушал.

Когда мальчик кончил играть, лётчик подозвал его к себе и сказал:

— Спасибо, сынок. Я потерплю. Я буду жить! Я обязательно буду жить и буду бить фашистов…

Фронт приблизился к станице Усть-Лабинской.

Всё чаще стали слышаться разрывы снарядов где-то со стороны Кубани.

Госпиталь готовили к эвакуации.

Владимир Борисович занимался отправкой раненых и продолжал делать операции тем, кого ещё не успели вывезти…

Немецкие войска вошли в станицу настолько неожиданно, что многие жители не успели никуда выехать.

Среди оставшихся в станице семей была и семья Пинкензонов.

Когда солдаты вошли в палату, Владимир Борисович делал операцию.

Офицер, говоря по-русски, бросил:

— Прекратите операцию, доктор. Всё равно мы расстреляем вашего пациента. У нас много своих раненых, и они нуждаются в вашей помощи.

Я не могу приостановить операцию, — ответил хирург, — и прошу вас выйти из палаты…

— Вы большевик?

— Нет…

— Тогда почему?..

— Я врач, — перебил его Пинкензон.

— И всё-таки я советую вам хорошенько подумать. Это может сохранить вам жизнь.

— Нет!..

Офицер дал знак солдатам, они подскочили к Владимиру Борисовичу и оторвали его от операционного стола.

— Даю вам на обдумку сутки. — Офицер достал пистолет и выстрелил в раненого, лежащего на операционном столе.

Владимир Борисович вздрогнул и двинулся к офицеру.

Фашист навёл пистолет на хирурга, но остановился…

— Вас я ещё успею пристрелить, — бросил он Пинкензону и, кивнув солдатам следовать за ним, вышел из палаты.

Владимир Борисович постоял немного и пошёл, не снимая халата, домой.

Увидев его, идущего по улице в халате и операционных перчатках, Феня Моисеевна догадалась, что произошло что-то страшное. Она разрыдалась. Муся подскочил к ней со стаканом воды.

— Мама! Мамусенька! Не надо так. Успокойся…

Владимир Борисович вошёл в комнату и, снимая перчатки, сказал, что теперь можно ждать всего.

За отцом пришли на другой день.

Офицер повторил свой вопрос.

— Мне нечего обдумывать, — ответил Владимир Борисович и пошёл к выходу.

Муся кинулся было к отцу, но Феня Моисеевна удержала его.

— Феня, береги сына!..

Солдат толкнул Пинкензона в спину к двери. Его отвели к зданию бани, где немцы держали всех арестованных.

Доктора уговаривали согласиться на работу в госпитале, лечить немецких солдат. Грозили расстрелом, но Владимир Борисович был непоколебим.

Тогда его стали выгонять вместе со всеми арестованными на работы — рыть окопы. Когда он возвращался с работ, офицер снова вызызвал Пинкензона и снова предлагал работать в госпитале, но Пинкензон уже ничего не отвечал, лишь отрицательно кивал головой на предложение гитлеровца.

Вскоре арестовали Феню Моисеевну, Мусика.

Когда их ввели в комнату, где помещались арестованные, Владимир Борисович мог только сказать: «Я не мог, Феня, согласиться работать на них как врач!»

Для того чтобы запугать население станицы, фашисты. решили учинить расправу над арестованными. В числе приговорённых к смерти была и семья Пинкензонов.

Арестованных выводили на берег Кубани, туда же фашистские солдаты согнали жителей со всей станицы.

Муся шёл среди арестованных, одной рукой придерживая мать, в другой он нёс скрипку.

Солдаты с криками и бранью расставляли приговорённых к расстрелу вдоль железной ограды перед глубоким рвом.