Юз Алешковский - Кыш и Двапортфеля [сборник]

Я старался подольше растянуть удовольствие, но от воблы, как всегда, неожиданно остался только маленький хвостик. Я обрадовался, подумав, что завтра утром снова получу воблу, и пошёл к Петьке.

Петька надевал на красную лапку сизого голубя дюралевое колечко. Потом он выпустил голубя с балкона, посмотрел на меня в упор и спросил:

– Ел воблу?

– А ты видел?

– Чешуя у тебя на носу, – сказал Петька. – Не мог оставить. Жадный ты на воблу.

– Все на воблу жадные, – сказал я, но дал Петьке немножко икры.

Он положил её за щёку.

– Знаешь, я уже два дня думаю, куда девался Тим Тимыч?

– И я его давно не видел. Не дали же ему пятнадцать суток.

– Не тот человек, – сказал Петька. – В квартире у него никого нет. Я вчера ходил. Пойдём ещё зайдём. Может, бабушка из деревни приехала.

Мы поднялись на седьмой этаж. Тим Тимыч жил с Петькой в одном подъезде. Ему было больше пятидесяти лет, а он дружил с нами, как с товарищами, давал читать «Технику – молодёжи», помогал решать задачки и записывал наши голоса на «магнит». Работал Тим Тимыч конструктором. Жены и детей у него не было.

Петька позвонил два раза. Мы услышали шарканье шлёпанцев.

– Вот! Сейчас узнаем! – обрадовался Петька.

– Кто? – это к двери подошла бабушка, соседка Тим Тимыча.

– Мы. Я и Вовка. А куда уехал Тим Тимыч?

Бабушка приоткрыла дверь.

– Не уехал он. В больницу слёг. С давлением. Я звонила. Говорят, не ест ничего. Всё думает и грустный. Холостяцкая его жизнь. Может, поправится.

Бабушка, заохав, закрыла дверь.

Мы с Петькой сели на ступеньки и задумались. У меня как-то тяжело-тяжело стало на сердце.

– Что же он? – сказал Петька. – Мы же друзья. Мог бы сказать перед уходом. Сообразили бы чего-нибудь. Скучно там лежать. По себе знаю.

– Давай сходим, и всё, – предложил я.

– «Сходим, и всё»! Надо же передачу нести, а денег нет… Мне мороженое носили, когда я с гландами лежал.

– Вот и отнесём чего-нибудь вкусненького. Пошли, – сказал я, поднимаясь со ступенек.

– Чего вкусненького? У него аппетита нет. Винегрет? Или мясо из борща? Может, киселя черносмородинного?

Мы спускались вниз, соображая, чего бы такого вкусненького отнести Тим Тимычу.

– Вот ты, – сказал Петька, – если бы ты заболел, какую бы ты захотел получить от меня передачу?

Я, не задумываясь, воскликнул:

– Воблу! Больше ничего!

– И я воблу! – сказал Петька. – Мужчине в больнице только вобла нужна! – Он тут же приуныл. – А пиво? Они же все воблу пивом запивают… Денег нет на пиво…

– А вобла у тебя есть? – спросил я.

– Заперта от меня вобла. Вот уже целых два дня, а в моём теле соли мало…

– От меня ничего не запирают, – похвалился я. – Только если возьму воблу без спроса, меня ожидает самая страшная кара.

Петька стал меня уговаривать:

– Мы же не сами её съедим. Человеку же отнесём. И какая может быть самая страшная кара?.. А?

Я не решался.

Петька не отставал:

– Возьми. Не трусь. А я, была не была, сдам молочные бутылки, и купим пиво. Человек же дороже воблы и молочных бутылок! Ну?

Я больше не мог раздумывать, потому что не меньше Петьки любил Тим Тимыча.

Мы пошли ко мне домой. Я снял с гвоздика связку воблы. На шпагате оставалось ещё штук двадцать серебристых, с раздутыми от икры боками рыбёшек. Я выбрал три самые большие.

– Семь бед – один ответ, – сказал Петька, намекая ещё на парочку вобл.

Я снял две воблы поменьше. Петька заклянчил:

– И мне дай… одну… в долг до завтра… У меня соли мало в теле…

– Пошли! – крикнул я. – И так попадёт! Она у отца на вес золота!

Петька надулся. Мы пошли к нему за молочными бутылками. Он взял в кухне пять бутылок, положил их в нейлоновую авоську и сказал:

– Теперь бутылки будут запирать…

Мы сдали их, купили в «Гастрономе» пиво и пошли в больницу. Она находилась недалеко от нашего дома.

В приёмном покое мы прочитали список продуктов, которые разрешалось передавать больным. Вобла и пиво не были там указаны. Поэтому я переложил воблу из авоськи в карманы. Петька быстро заткнул бутылки с пивом за пояс, ахнул, встал на цыпочки и глупо заулыбался, как будто входил в ледяную воду. Ведь бутылки были очень холодными, а он их сразу прижал к животу.

Потом мы долго просили сестру пустить нас к Тим Тимычу в неположенное время. Сестра наконец позвонила врачу, спросила, пускать или не пускать, заворчала и выдала два белых халата. Мы, путаясь в них, поднялись по лестнице на третий этаж. Я приоткрыл дверь и заглянул в восьмую палату.

Тим Тимыч лежал у самого окна и смотрел в потолок, согнув коленки и закинув руки за голову. Он похудел и побледнел, и лицо его показалось мне грустным-грустным. Петька толкнул меня сзади. Я вошёл в палату и тихо сказал:

– Тим Тимыч…

И Петька из-за моего плеча позвал:

– Тим Тимыч…

Тим Тимыч приподнялся и удивлённо посмотрел на нас. Потом он, наверно, поверил до конца, что это действительно я и Петька стоим в дверях, улыбнулся и закричал:

– Мой великий друг Вовка! Мой великий друг Петька! О! Мои дорогие оболтусы. Сюда! Сюда!

Мы подбежали к кровати и долго трясли руки Тим Тимыча. Петька левую, а я правую. Мы неожиданно застеснялись, не знали, что сказать, и вдруг Петька снова ахнул, нагнулся и выкатил из штанины бутылку пива.

– Вот, Тим Тимыч… Пивко… Чуть не разбилось…

Из-за пояса он вытащил вторую бутылку, а я достал из карманов воблу.

Тим Тимыч посмотрел на пиво и воблу, часто заморгал, закрыл глаза, потом открыл и прошептал:

– Не может быть! Это – сказка! Ущипните меня!

Мы не стали его щипать, потому что он сам в одно мгновение очистил воблу и, нюхая её, мычал от удовольствия. Он как-то сразу разрумянился, достал эмалированную кружку, открыл вилкой бутылку и мелкими глотками, закрыв глаза, стал пить пиво.

– О! – сказал он, закусывая икрой. – Я здоров. Просто захандрил немного. И аппетит у меня львиный. Скорей бы обед!

Мы с Петькой засмеялись от радости за Тим Тимыча.

– Но-но, Тим Тимыч! – вдруг сказал сосед по палате, бородатый старикан. – Не очень-то нажимай на воблу. Не забывайся, не манная каша.

– За кого меня здесь принимают? – весело спросил нас Тим Тимыч. – Это я-то жадина! Дать ему воблу и кружку пива. Вторую бутылку – на вечер.

Мы отнесли старикану воблу и пиво.

– Может, ему нельзя… и вам тоже… – сказал Петька.

– Немножко можно, – успокоил его Тим Тимыч. – Нет, мои великие друзья, я понял, что я здоров. Пора выписываться. Хватит!

– Больные, потише, – сказала нянечка, заглянув в палату. – Лишу свидания.

Мы присели на кровать.

– Вы тоже поешьте воблы, – шёпотом предложил нам Тим Тимыч.

У меня потекли слюнки, ещё секунда, и я протянул бы руку и взял бы кусочек воблы, но я небрежно сказал: