Карен Арутюнянц - Пончик, идёт по следу

Так! Не отвлекаться! Если я буду ползти как черепаха, я никогда не доберусь до соседнего балкона, в лучшем случае, я спрыгну на наш балкон, в худшем… Не будем о худшем.

«Ну же, Пончик! Ну! — раздаётся у меня в голове внутренний голос, так похожий на голос хозяина. — Вперёд!»

Я даже не успеваю удивиться собственной смелости, потому что, неожиданно ловко просеменив по оставшейся половине перил, отталкиваюсь от них задними лапами и мгновение спустя передними приземляюсь на балконе Нины Петровны!

Ура! Здорово у меня получилось! Прямо сейчас в Министерство по чрезвычайным ситуациям — служебным псом.

Так, Пончик! Думай о главном! О коте, которого надо спасти!

Дверь в комнату приоткрыта, но я не решаюсь войти — вдруг напугаю старушку, упадёт в обморок, и что тогда? Кто меня выпустит из дома?

Я лаю громко и нетерпеливо. За дверным стеклом появляется изумлённое и чуть испуганное лицо Нины Петровны.

— Пончик! Пончик! Это ты, Пончик? Как ты сюда попал?

Я вовсю виляю хвостом. Да я это, я! Кто же ещё?

Старушка распахивает дверь, и я врываюсь в комнату. Где выход в этой заставленной шкафами квартире?

Нина Петровна, охая да ахая, торопится следом.

Вот он выход! Скорее, старушка, у меня нет времени на твои причитания!

— Как ты оказался на моём балконе? Пончик!

«Прилетел!» — хочется крикнуть мне, но я повизгиваю и поскуливаю и всем своим видом даю понять недоумевающей старушке, чтобы она поскорее открыла дверь и выпустила меня. Там Лаврик погибает! Ему помощь нужна!

— Бедная собачка! — причитает старушка. — Что же с тобой утром не вышли? Сейчас, мой хороший!

Наконец Нина Петровна щёлкает замком, и я уже несусь по лестнице вниз, перепрыгивая через половину ступенек. Я ещё никогда так не спешил.

Ах ты, ёлки-палки, лес густой! Дверь-то у нас в подъезде на домофоне — самому не открыть, я бегу назад. Нина Петровна ещё не успела закрыть дверь квартиры, стоит — прислушивается, а тут снова я.

— Как же я забыла, милый? — сконфуженно лопочет старушка, вспомнив про домофон. — Да погоди ты, не путайся под ногами. Поехали на лифте.

О нет! Лифт — это ужас! Это чёрный-чёрный-чёрный гроб на колёсиках из страшилки, которую я как-то раз подслушал вечером на детской площадке. Лифт открывается и закрывается сам по себе, когда хочет или когда тычут пальцем в кнопку. Ах уж эти кнопки, всюду они понатыканы, и как часто жизнь и свобода зависят от этих металлических, пластмассовых, чёрных, белых, красных кнопок!

— Да не бойся ты, дурачок, — улыбается Нина Петровна. — На лифте быстрее.

Нет уж! Я на своих четырёх.

Я снова бросаюсь вниз по лестнице, а Нина Петровна спускается в этом ужасном лифте.

Ну где же ты, старушка?!! От волнения и страха за Лаврика у меня колотится сердце.

Но тут я вздрагиваю от неожиданности: — Нина Петровна появляется внезапно и, не мешкая, нажимает на домофонную кнопку.

— Гуляй! — командует наивная старушка.

Не до гуляний мне, бабушка!

Яркий свет бьёт в глаза, у меня перехватывает дыхание. Я жмурюсь, чуточку остолбенев от обрушившихся на меня солнечных лучей, но это длится всего какое-то мгновение. Я принюхиваюсь и ничего не понимаю… Я не слышу Лаврика!

Я мчусь под наше окно. Кота под ним нет! Как это? Куда он делся? Он что, жив?! Ну и дела! Значит, я зря мчался сюда сломя голову? Где этот несносный Лаврик? Может, он закатился под кусты?

Я обегаю все кусты под нашим окном и под окнами других квартир, я даже перебегаю к кустам на другой стороне улицы, но его и след простыл.

Хотя… погоди-ка! Я внюхиваюсь что есть мочи и слышу отдалённый аромат одеколона, смешанный с запахом Лаврика. Неделю назад он пролил одеколон хозяина на пол и вывалялся в луже до такого состояния, что немного был не в себе. Тогда он сидел под столом и всю ночь мурлыкал популярный мотивчик «Если ты домашний кот, то и дальше повезёт!»

В чём повезёт? А может… может… его похитили? Он ведь такой красивый и ухоженный. Упал, потерял сознание, а его взяли и стащили, словно какой-нибудь пирожок с прилавка!

Надо спешить, тучки сгущаются, ветер крепчает, если польёт дождь, то он смоет все ароматы, все следы! Я внюхиваюсь и внюхиваюсь и бегу от одного слабого ароматного облачка к другому, а вокруг уже шумит город, торопятся прохожие, задевают меня своими ногами и сумками.

Но мне сейчас совершенно нельзя отвлекаться на всякие неудобства, иначе я потеряю след, и тогда грош цена всем моим поискам.

Не найти мне тогда этого ужасного, непослушного кота Лаврика.

Баба Нюра убиралась в своей маленькой квартирке, а за ней, как приклеенные, бегали котята Марсик и Ваксик.

Старый пёс Полкан Полканыч лежал на коврике у вместительного красного кресла и с удовольствием облизывал большую кость. Из корзинки средних размеров, которая стояла у такого же огромного красного дивана, выглядывало кошачье ухо.

Баба Нюра обращалась ко всем сразу — и к Полканычу, и к Марсику с Ваксиком, и к кошачьему уху, торчащему из корзинки:

— Я, милые мои, вот что вам скажу. Потерял народ совесть! Не все, конечно, но некоторые — точно. Это ж курям на смех! На каждом шагу — бессовестные. Прям сил никаких нет с ними бороться. Ты хоть чёрный пояс по тхэквондо имей, это боевое искусство такое у корейцев! Корейцы — народ шибко драчливый. А всё равно, с теми, у кого совести нет, и кореец с чёрным поясом не справится.

Полкан Полканыч удивлённо приподнял бровь, но тактично промолчав, вернулся к кости.

Баба Нюра продолжала свою речь:

— Да нет, если с чёрным поясом — справится, конечно. Это я погорячилась… И всё-таки! Вот, скажем, кормлю я вас — собак да кошек бездомных. Как водится — утром и вечером. Кому какая беда от этого, спрашиваю? Кому какое неудобство причиняю?

Баба Нюра налила в блюдце молока и поставила перед котятами:

— Поешьте, родимые. Вам кушать надо… Так вот что я скажу, врать не буду. Есть среди народа и те, которые только спасибо говорят мне. Мол, живите, баба Нюра, долго и кошек наших бездомных кормите, лишь бы войны не было!