Герман Коробейников - Пещера Рыжего монаха

До монастыря было ближе всего, и первым от компании отделился Василид, затем Федя расстался с Аджином.

Федя шел и думал о своих новых друзьях.

Аджин — смуглый, лохматый, подвижный, веселый, дурашливый. Недаром аджныш — слово, созвучное с Аджином, — означает «черт». По всему видать — плут изрядный, с таким не соскучишься.

Василид — маленький, хрупкий, с лицом ангелочка. Голубые его глаза на бледном лице смотрят с неизменно кротким, ласковым выражением. Даже когда он улыбается, на лице его больше грусти, чем радости.

Вечером, когда они с отцом ложились спать, Федя вспомнил о своем разговоре с послушником.

— Папа, я тут с одним монашком познакомился. Так вот, мы с ним о религии заспорили. Уж чего, казалось бы, проще: ведь нет бога. А я его не смог убедить.

Отец усмехнулся:

— Мало каши, видно, ел. Еще удивительно, что он тебя в свою веру не обратил.

— Чего не хватало!

— Я серьезно говорю. Попадись ты в лапы к хорошему проповеднику, он тебя живо окрутит. Много ли ты знаешь, чтобы с ним спор выдержать?

Федя вспомнил, как он оконфузился сегодня, и промолчал.

— Об религию не одна коса ступилась, — продолжал Иван Егорович, — борьба с ней идет уже много веков, и умы побольше, чем наши с тобой, на этом головы сложили. Наскоком тут не возьмешь. Агитация нужна каждодневная, серьезная, научная… А еще важно вовремя помочь человеку в беде, чтобы он не в бога, а в людское добро верил. Вот избавим людей от голода, болезней, несправедливостей, — тогда и с религией бороться легче станет.

— Я об этом и сам думал, — сказал Федя. — Вот, к примеру, у нас на горе источник есть, так монахи воду из него святой объявили. Знаешь, сколько там увечных и больных собирается — ужас просто! А была бы возможность вылечить вовремя этих людей — им бы и святая вода не понадобилась. Ведь правда?

— Еще бы!..

И разговор затянулся надолго.

Раскопки продолжались. Это был труд, от которого в конце дня горели ладони и ныла спина.

К счастью или несчастью, интервалы между днями работы были довольно продолжительными — то Василид не мог вырваться из обители, то Аджина не отпускал из духана хозяин. И вот пришел день, когда выдалась возможность поработать втроем.

С вечера была назначена встреча у мостика, но Федя решил зайти за Аджином, чтобы, если повезет, увидеть Асиду.

Их двор был безлюден, и Федя направился к дому. На полдороге он остановился — за стеной плетеного сарая кто-то доил буйволицу. Сердце у него екнуло от радостного предчувствия. Он заглянул в сарай. Его радость сменилась не меньшим изумлением. Аджин, этот сорванец и насмешник, сидел под необъятным животом буйволицы и доил ее. Федя поздоровался и ждал, как его друг будет смущен тем, что его застали за делом, столь недостойным мужчины. Однако, на лице Аджина не появилось и тени смущения.

— Здравствуй, дорогой, подожди немного, — ответил он и преспокойно продолжал свое занятие. А оно — можно было не сомневаться — было привычным: долбленный из тыквы подойник быстро наполнялся.

Вздумай Федя доить корову у себя на родине… Да от мальчишек проходу не будет — засмеют! Мог ли Федя думать, что вскоре краснеть придется ему.

Покончив с делом, Аджин гулко шлепнул буйволицу по брюху и направился в кухню, унося подойник. Федя оглядывался вокруг, но ни Асиды, ни Харихан не было видно.

— А где ваши женщины? — спросил он вернувшегося Аджина.

— На базар пошли.

Друзья вышли из калитки и направились к месту встречи.

— Как Асида поживает? — снова, как можно равнодушнее, спросил Федя.

— Ничего живет: очаг топит, обед готовит, буйволов пасет. Что еще хочешь знать, дорогой?

В голосе Аджина прозвучало нечто, заставившее Федю насторожиться. Он покосился на друга.

— Ты чего?

— Ничего, — отозвался Аджин, ухмыляясь.

— Ты что-то подумал? — краснея, спросил Федя.

— Чего думать, дорогой? И так все ясно…

— Вот еще… Что ясно?

— Я тебе друг или не друг? Почему сам не говоришь, зачем в кошки-мышки играешь?

— А ты откуда знаешь? — Федины щеки уже полыхали.

— «Откуда, откуда»… — передразнил Аджин. — Около дома все ходишь — вот откуда; на черта стал похож — вот откуда; немного сумасшедшим стал — вот откуда.

— И она все знает? — с убитым видом спросил Федя.

— Я знаю, Худыш знает, а она неужели не знает?

«Хорошенькое дело», — подумал Федя. Он хотел бы провалиться сквозь землю. Они подошли к мостику.

— Что дальше будешь делать, дорогой? — спросил Аджин, глядя на друга веселыми, навыкате глазами.

— Нечего мне делать, — буркнул Федя.

— А я думал, ты джигит, — сказал Аджин.

— При чем тут джигит?

— Могу сказать, если ты не знаешь, что должен делать джигит, когда ему понравилась девушка. Он должен взять черную бурку, горячего коня, а потом дождаться темной ночи…

Федя ошалело вскинул глаза:

— Чтоб тебя! Ты что, и вправду меня за сумасшедшего считаешь — украсть советуешь?

— «Украсть, украсть»… — передразнил Аджин. — «Умыкнуть» это называется. Джигит сам берет, что ему нужно. Трусливая гиена ты или горный барс? Зачем ждать? Твое время настало.

— Ухацхы [39] Ухацы! (абх.) — возглас преданности. Буквально: «Да падёт моя голова вместо твоей». ! Я помогу, душа моей души!

Ероша косматые волосы, он вопрошающе посмотрел на друга. Федя не мог прийти в себя от столь ошеломительного предложения. Вдруг он спохватился:

— Да как можно — ведь у нее жених есть!

— Что-о?! — Изумиться настала очередь Аджина. — Кто тебе сказал?

— У нее было люлечное обручение, она сама мне призналась.

Аджин расхохотался:

— Я ей покажу обручение! Она кому хочешь голову заморочит. У нас и люльку давно выбросили.

Федя боялся верить.

— Так ты считаешь… — нерешительно начал Федя. Дальнейшие события развивались как-то независимо от его воли.

— Так, — думал вслух Аджин, — бурка деда Алхаса совсем износилась…

— А для чего бурка? — вставил вопрос Федя.

— Во что заворачивать будешь невесту? Хайт цараби! Возьмем у Тагуа. Коня нет, и взять негде. Украсть, что ли?

— Ты спятил, опять украсть?

— Ладно, обойдемся ишаком Юсуфа. А где будет ваша амхара [40] Амхара — маленький домик для новобрачных. ?

— Я подумаю, — ответил Федя.

— Да будет в прошлом твоя печаль, дорогой! — заключил Аджин и подмигнул другу. На дороге показался Василид.

Находясь под впечатлением своего замысла, друзья не обратили внимания на то, что послушник запоздал порядочно и вид у него был невеселый.

Подъем на гору стал привычным, и ребята скоро достигли крепости. Все было так, как они оставили в последний раз: лестница очищена от завала метра на три вниз, спрятанный инструмент — на месте. По всем признакам вход в подземелье был близок. Но и трудов прибавилось: работать в узком проходе стало неудобно; высвобожденные камни приходилось таскать вверх по лестнице.