Константин Кирицэ - Рыцари черешневого цветка

«Неудача. Полный провал. Охотник отказался дать нам лодку. Немедленно возвращаемся».

— Что, неудача? — закричал Ионел, охваченный сумасшедшей радостью. — К черту лодку, охотника и всяческую ерунду! Меня ничто больше не интересует! Аппараты работают! Работают! Ура-а!

— Браво, Ионел! — обрадовалась и Мария. — Честное слово, я очень рада!

— И я тоже, — сказал Дан с какой-то странной интонацией в голосе. — Но меня весьма угнетает загвоздка с лодкой. Итак, чтобы бы вы знали, они встретили на холме охотника. Поэтому и задержались с выходом на связь. Но почему он не захотел дать нам лодку?

— А ну ее к черту, эту лодку! — словно гвоздями прошил Ионел. — Ты не понимаешь, человек, какую я одержал победу? Теперь ты должен был бы махнуть на все рукой и хвалиться всем, что ты мой друг!

Мария быстро пришла в себя:

— Что с тобой произошло, Ионел? Как ты можешь говорить, что тебя ничего больше не интересует?

Ионел с кичливым презрением бросил им в лицо:

— Покажи мне еще кого-то, кто в таком возрасте сконструировал бы коротковолновую рацию!

Искры удивления, а потом и злости сверкнули в глазах чернявой девушки с косами:

— А ты словно не знаешь? Или только прикидываешься?

Ионел в самом деле был ошарашен ее словами:

— Хочешь сказать — Е…

— Нет! — жестко прервала его Мария. — Не Е, не Ме, и не один из тех, о ком ты сейчас думаешь. Я знаю, кто на самом деле это сделал!

— Кто? — вытаращил глаза Ионел. — Это даже весьма интересно…

— Лучия!

— Лучия?! Тоже мне… С нею или без нее — все равно, если по-справедливости..

— Именно, по-справедливости, лживое создание! Если бы я не видела вас обоих, и если бы я не видела Лучию саму, и если бы я не знала, что в голове и в руках Лучии…

Ионел махнул на нее:

— Ты всегда была противной…

— А ты зануда, каких поискать… И в этом ты всегда будешь первейший…

— Ничтожество!

— Бесстыдник!

Только теперь Цомби вспомнил, что Ионела следует поприветствовать за его успехи. И он метнулся к ему. Но Ионел не понял его, даже больше — истолковал целиком по-своему, так как боялся Цомби, и ощутил себя сейчас так, словно оказался на охоте на львов без ружья в руках, а на него выскочил разъяренный зверь. Не долго думая, парень метнулся по двору, хотя лучше было бы спрятаться где-то на крыльце. Это было начало неудачи. На дворе валялся камешек, может, единственный на весь двор, и именно об него споткнулся Ионел. Однако неудача этим не удовлетворилась. Вместо того, чтобы упасть на землю и растянуться возле камня, Ионела подбросило вверх, в воздухе он скрутился, а на землю уже упал, словно изо всех сил брошенный кем-то бублик. А неудача тем временем не утихала: бублик, в которого превратился Ионел, покатился по двору и, не найдя обо что зацепиться, ударился о бочку — самый безучастный здесь предмет. Сильный и неожиданный удар вмиг перевернул бочку, остановив Ионела.

Когда всё успокоилось, возникло и чудо: с земли поднялся не один несчастный, а двое. Запыленный Ионел, на лице которого был нарисован страх, и Тик — сбитый с толку, мокрый как дождевик.

Словно понимая, что единственная причина несчастья — именно он, Цомби бросился к ногам своего хозяина, готовый принять на свою сухую шерсть всю воду, которая ручьем стекала с Тиковой одежды.

— Видишь, Тикуш… — кротко сказал ему Дан. — Не лучше было бы тебе пойти-таки к деду Тимофте?

Тик встрепенулся, словно мокрый пес, ненароком копируя своего друга, который прислонялся ему к ногам.

— Я иду, конечно, я иду, — ответил он. — Только переоденусь…

На этот раз никто уже не сомневался в искренности слов мокрого малыша.

Мош Тимофте долго копошился в сундуке, пока нашел то, что искал. Это была трубка, старейшая в его коллекции, разбросанной по всему дому, ее подарил ему тридцать лет тому назад один из директоров лицея, известный собиратель народного творчества. Это была красивая трубка, тонкой работы, мастерски выгнутая. Учитель раздобыл ее в каком-то древнем немецком городке, известном своими научными учреждениями и фольклорными традициями. Он подарила ее деду Тимофте, правда, тогда дед Тимофте еще не был дедом, в знак благодарности за ту ревностность, с которой сторож выискивал по чердакам старинные книжки и журналы. Старик берег трубку как бесценное сокровище и доставал ее очень редко. Почему ему пришло в голову раскурить ее именно этим вечером, трудно сказать… Но только он услышал просьбу Тика, как его охватила невыразимая радость… Курносый малыш с вечно лохматым чубом, при котором всегда полный мешок шуток и затей, согревал ему сердце…

Неторопливыми, по-стариковски мягкими движениями дед Тимофте набил табаком трубку, степенно разжег ее, несколько раз пыхнул дымом, потом глянул на Тика и заговорил:

— Так, так… Нет никого в городе, кто знал бы такие красивые сказки, как я… Это чуточку похоже на хвастовство? Да, но совсем немного — словно следы земли под ногтями…

— Даже меньше, — удостоверил Тик.

— Ну, если даже меньше этого, — сказал старик, пряча усмешку, — тогда ты услышишь старинную сказку, очень давнюю, может, даже древнейшую в здешних краях…

Старик еще несколько раз затянулся из трубки, не торопясь обвел взглядом скромно меблированное, которое просто сияло чистотой, помещение и, разогнав ладонью перед глазами клубы дыма, снова уперся взглядом в своего гостя, который почти с боязнью следил за этим неизвестным ему ритуалом:

— Та-а-ак… Старая, очень старая сказка… Я слышал ее, когда еще сам был ребенком, от одного старого пастуха. Начинается она и заканчивается, как и всякая сказка, но мудрость в ней великая…

Малышу не терпелось услышать сказку, и он поудобнее примостился на стуле. Деду Тимофте даже смотреть на него не надо было, чтобы знать, что происходит с мальчуганом, и он решил не тянуть дальше:

— Так вот, жил когда-то один богатый и славный царь. С ним никто не мог сравняться в мире, а слава про его силу и богатство достигала даже края земли. И было у того царя три дочурки… Что за девчата это были!.. Красивые, как весна, и трудолюбивые, словно пчелки. И любил царь дочерей больше, чем зрачки собственных глаз, и не жалел для них добра и ценностей. Кто хоть раз видел девушек, не мог забыть их до смерти… И вот однажды, как раз перед заходом солнца, царь, сидя на троне, позвал девчат и сказал так:

«Я, дети мои, ощущаю, что уже старею, и дни мои на исходе. В один прекрасный день наше замечательное царство останется без меня, и тогда надо будет, чтобы одна из вас надела корону и начала править в нем. Одна-единственная, дорогие мои дети, таков закон, и так будет справедливо. Хотя я люблю вас всех одинаково сильно, но для отчизны будет лучше, когда она останется единой в руках одного правителя. А если мы поделим ее на три маленьких царства, то их легко смогут захватить враги… И чтобы убедиться, кто из вас заслуживает чести править страной, я решил испытать вас.