Лев Парфёнов - Неделя приключений

— Кто? — испуганно спросил Витька, вскочив, словно ванька-встанька.

— Федька. Во, смотрите…

И Спартак огласил записку.

Капитан метнул на него злой взгляд.

— А кто виноват? Всё ты. За язык тебя тянули?! Карту показывать просили?!

— А я знал? Знал? Я не знал, что он такой… — растерянно оправдывался Спартак.

— Эх, зря я тебя помощником назначил, зря карту доверил! Лучше бы Сёмка…

Витька сел на край обрыва, свесил ноги вниз. В воду посыпались, забулькав и спугнув стайку уклеек, комочки глины.

Спартак спустился к лодке и обрадованно сообщил, что лопата на месте.

— Зачем ему наша лопата? — рассудил Витька. — У него своя где-нибудь припрятана. Ловко он нас провёл. Ну и хитрюга! Уметь надо!

— А я знаю, кто он, — сказал Спартак, значительно поглядывая на друзей.

— Кто?

— Переодетый разбойник Селим.

Как ни было ребятам грустно, однако они расхохотались. Чистый утренний воздух далеко разнёс по реке их звонкие голоса.

Зарядка смехом сделала своё дело. Потеря карты уже не представлялась им в трагическом свете.

— Назовём это место — Берег Пропавшей Карты, — сказал Спартак. Впрочем, ему тут же пришлось пожалеть, что нет карты, на которую можно было бы нанести новое наименование. Он предложил: — Пойдёмте на Старую мельницу.

— А Домна, — возразил Сёмка. — Как выйдет да как накинется…

— Наврал он про Домну, — убеждённо сказал Витька, — просто напугать хотел. Только как туда пойдёшь? Не знаем дорогу-то. Да и всё равно, пока доберёмся, Федька успеет выкопать сокровища.

— Тогда на озеро. Ведь про озеро мы ему ничего не говорили.

— Верно! — воспрянул духом капитан. — На озеро надо. Собирайтесь быстрей! Хотя стойте!

Витька критически оглядел разбросанные на поляне пальто, шинель, шапки.

— Зачем тащить с собой всё барахло! Сложим его в лодку, и пусть кто-нибудь останется сторожить.

— Я не останусь, — поспешно отказался Сёмка.

— И я, — последовал его примеру Спартак.

Витька желчно усмехнулся.

— Значит, начальник экспедиции должен сторожить лодку? Это уметь надо, ха…

Спартак плохо улавливал иронию и потому, стукнув себя кулаком в грудь, как делали в решающие моменты жизни все благородные герои, с самоотверженной готовностью изрёк:

— Я поведу экспедицию!

— Фиг тебе с маслом, — уже без иронии сказал Витька и для убедительности поднёс к самому носу Спартака означенную фигуру. — Бросим жребий.

Он зажал в кулаке три спички и предложил Сёмке тащить. Тот долго колебался, трогал то одну спичку, то другую, пронзительным взглядом сверлил напряжённые Витькины глаза, стараясь по их выражению угадать счастливый жребий. Наконец решился и вытянул короткую спичку. Витька и Спартак, одновременно испустив облегчённый вздох, принялись утешать приунывшего товарища.

Затем путешественники доели скудные остатки хлеба, обильно запили их водой, причём не забыли помянуть недобрым словом Пирата, и двинулись в поход. Сёмка проводил друзей до опушки дубовой рощи. Он смотрел вслед, пока их белые рубашки не скрылись за деревьями.

Один. Какое неприятное, холодное слово! Даже вооружившись морским биноклем, Сёмке не удалось обнаружить на берегах никаких живых существ. Только горланили невидимые птицы, радуясь неизвестно чему. Остров Страха (в просторечии Марфин остров) выглядел ещё более необитаемым. Он тянулся довольно далеко; нижняя оконечность терялась за изгибом реки. Ива, ольха и черёмуха купали в воде свои густые ветви, скрывая под ними черту берега. Поэтому остров казался огромным ворохом листвы, которую озорник великан взял да и вывалил в реку. На ветвях висели сухие комья ила, пучки водорослей, палки, корни — по ним угадывалась граница подъёма весенней воды. Сёмка уселся в лодку. Ему захотелось есть. Но ничем съедобным, кроме пшена, он не располагал. Как всякий голодный человек, Сёмка стал думать о несправедливостях судьбы. Обидно, когда какая-то несчастная случайность решает твою участь. Ещё обидней, когда нет даже завалящей корки хлеба, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

Он попытался вспомнить, что предпринимали в подобных случаях известные путешественники. Робинзон Крузо, например, убил дикую козу, которую тут же поджарил. У Сёмки не было ружья, да и дикие козы не водились в этих местах. Но зато у него имелась удочка, а рядом река, изобилующая рыбой. Удочка торчала в двух шагах. Натянутая леска вместе с поплавком ушла под воду. Сёмку озарила догадка: «Рыба!» В мгновение ока он очутился на берегу, дернул удочку. На песок, сорвавшись с крючка, упала зеленоватая рыбёшка. Сёмка ринулся на неё грудью, подмял под себя, и окрестности огласил торжествующий вопль, какого в здешних местах не слыхивали со времён охотников за мамонтами. Когда Сёмка разжал кулак, то увидел на ладони вместе с изрядной порцией песка ерша размером в палец. Ошеломлённый ёрш, как видно, не помышлял о бегстве. Он тяжело дышал, широко разевая губастый рот, изумлённо таращил на Сёмку тёмные, как вода в омуте, глаза. Спинной плавник, похожий на крыло летучей мыши, ощетинился иголками, но, должно быть, и сам ёрш не верил в эффективность подобной меры, потому что даже не потрудился шевельнуть хвостом. Эта покорность судьбе несколько озадачила Сёмку, охладила его охотничий азарт. Всем своим обликом ёрш как бы говорил: «Ничего не сделаешь. Кто-то и в уху должен попасть».

От головы до хвоста, словно пляжный завсегдатай, покрытый мелким речным песком, он выглядел не очень-то внушительно. Сёмка решил его обмыть. Лишь только он опустил руку в воду и, успокоенный смиренным видом добычи, немного разжал пальцы, как ёрш выскользнул из плена и, насмешливо мотнув хвостом, ушёл в глубину. Сёмка чуть не заплакал с досады. Вот и доверяй после этого рыбам!

Запоздалое сожаление по большей части бывает бесполезно. Поняв это, Сёмка приступил к делу. Около потухшего костра он обнаружил банку с наживой, насадил на крючок лоснящегося лилового червяка с сизым отливом, поплевал на него, поворачивая так и этак, словно курицу на вертеле, и, убедившись в совершенной его неотразимости, забросил в воду. Потом уселся на берегу и предался мечтам. Что, если попадётся огромный сом, в пуд весом! Почему нет? Сколько подобных случаев рассказывали бывалые рыболовы. На месте сома Сёмка обязательно соблазнился бы жирным красным червяком, обильно смоченным слюной, точно котлета соусом. Конечно, сом, может быть, и не так голоден, как Сёмка, но вряд ли найдёт он у себя на дне пищу более вкусную, чем этот червяк. Сейчас сом, конечно, уже проснулся, пошевелил усами, подумал, чего бы такое съесть питательное. С утра кругом плавали разные козявки. Сом пожевал их — выплюнул. Дрянь какая-то, похоже на размоченные чёрные сухари. «Чего я здесь не видел, в глубине? — подумал сом, вернее Сёмка подумал за него. — Козявки эти мне ужас как надоели — ни вкуса, ни запаха. Поплыву-ка к берегу». Вот поднимается из омута, зыркает глазами по сторонам — тут ухо держи востро, а не то как раз зацепят сетью. Видит — пусто на берегу, только мальчишка сидит. Лицо доброе, кроткое. Сразу видать: безобидный мальчишка. «Ладно, — думает сом, — проглочу его червяка, так и быть. Уж очень симпатичный мальчишка-то. К тому же, видать, голодный. Ему бы теперь картошечки с солью да если бы ещё с мягким душистым чёрным хлебом…»