Лев Парфёнов - Неделя приключений

Сёмка вздохнул и проглотил слюну. Дёрнул удилище — червяк болтается на крючке целёхонек, как сама безнадёжность. «Плохое место», — решил Сёмка и перешёл на другое. Однако скоро вернулся на прежнее. За полчаса он обошёл побережье на сотню метров вверх и вниз — всё безрезультатно. Сёмка насадил другого червяка, тощего и более подвижного. Он израсходовал на него весь запас слюны, после чего червяк совсем сник и стал похож на боксёра, которого после нокаута уносят с ринга.

О пудовом соме Сёмка больше не смел и думать. Хотя бы плотвичка поймалась, малюсенькая плотвичка… Только бы для навару…

— Миленькая, хорошенькая, — вслух заговорил Сёмка, — ну попадись, пожалуйста! Ну что тебе стоит — раскрой ротик… проглоти червяка — и всё… Я даже, может быть, тебя отпущу, — после некоторого раздумья пообещал рыбак. — Ей-богу! Только посмотрю и отпущу. И всех червей отдам. Для деток… Они ведь, поди, голодные. Честное слово! Я очень добрый и люблю рыбёшек…

Плотвичка осталась глуха к его мольбам. Сёмке надоело бегать с удочкой, воткнул её в берег. Решил больше не думать о рыбе. От бывалых рыбаков он слышал, что такая мера помогает. Но ему не везло. Рыбёшки так и сновали мимо поплавка, взбалтывая воду и оставляя за собою круги. Однако к червяку ни одна даже не прикоснулась.

Тогда Сёмка стал размышлять о грустном. Ах, как теперь он сочувствовал сторожихе, что сидела по ночам на табуретке у дверей соседнего магазина! Раньше он думал, что сторожить — это отдых, а не работа. Оказывается, ещё какая работа! Куда тяжелее, чем колоть дрова или копать грядки.

Начали мучить сомнения. Вдруг Витька и Спартак не найдут обратной дороги? Вдруг дядя Вася уже уехал в город? Пока суд да дело, пройдёт время. И через несколько дней на берегу Сужи, напротив острова Страха, там, где начинается пролив Отважных, найдут холодный Сёмкин труп. И зарыдает мама: «Зачем, зачем, мой сын любимый, я заставляла тебя целыми днями решать задачи?! Встань, проснись! Хочешь — сию минуту порву задачник-скорпион?!» Но поздно, поздно! Не встанет Сёмка, не увидит больше ни задачника, ни голубого неба. И Леночка, склонившись над ним, глядя на его бледное красивое лицо, отмеченное печатью смерти, воскликнет: «Ах, почему я его не ценила, ведь он меня так любил?!»

Даже доктор Павел Абрамыч прослезится, закроет длинной ладонью сухощавое лицо своё и проговорит слабым покаянным голосом: «О, какой же я глупец! Я нарвал уши этому отважному мальчику. О несчастный, несчастный глупец! Ведь не сделайся он путешественником, из него получился бы замечательный хирург!» Но Сёмка уже ничего не услышит, оледеневшие уста его не произнесут всепрощающих слов.

Похоронят Сёмку здесь же, на высоком берегу, под маленькой осинкой. Отсалютует ему пионерский отряд, а пионервожатая над свежею могилой скажет речь, которую закончит словами: «Слава бесстрашного исследователя Семёна Берестова будет жить в веках! Предлагаю назвать это побережье его именем!»

Пройдёт много лет, вырастет осинка, зашумят над могилой листья, многоголосые птицы запоют в ветвях…

Сёмка всхлипнул. Тёплая слезинка скатилась по щеке. Он вытер кулаком глаза и подумал, что ввиду такой печальной перспективы необходимо оставить для истории какие- нибудь мужественные слова. Например: «Умираю, но не сдаюсь!» Эх, жалко, Спартак унёс судовой журнал… Но не беда. Революционеры, перед тем как идти на расстрел, писали на стенах камеры. Сёмка разровнял на круче площадку и по сырому песку вывел пальцем: «Прощайте, товарищи!» Подумал и добавил: «Ёрш сбежал, рыба не ловится — умираю». Отошёл, критически оглядел написанное. Нет, как-то уж слишком прозаично. Для истории нужны слова возвышенные и вместе с тем проникновенные. Сёмка стёр ногою старый текст и написал новый: «Умираю честно на своём посту. Прощайте, товарищи! Лена, прощай навеки! Сёмка».

Только он успел поставить точку, как с острова донёсся басовитый, заливистый лай. «Пират!» встрепенулся Сёмка, и мысль о безвременной геройской кончине мгновенно улетучилась из головы.

— Пират! Пират! Пират! — загорланил он и, приплясывая, заметался вдоль берега. Столь бурную радость испытал, вероятно, Робинзон, когда обрёл своего Пятницу.

Лай послышался совсем близко. Кусты у берега зашевелились. Сёмка вскинул к глазам бинокль. Остров приблизился настолько, что можно было рассмотреть прожилки на листочках. Но зелень, перепутанная, словно нечёсаные космы, скрывала собаку.

Сёмка хотел немедленно переплыть на остров, но передумал. «Что же я с пустыми руками? Лучше сперва наварю каши — вместе с Пиратом пообедаем».

Сёмка разжёг костёр, достал холщовый мешочек, высыпал золотистую крупу в котелок, наполнив его почти до краёв. Теперь что? Вода нужна, конечно. Без воды ничего не варится. Осторожно, чтобы течением не унесло пшено, Сёмка наполнил котелок водой. Она оказалась не совсем чистая, с радужным оттенком, словно в неё влили керосину. Сёмка сменил воду и повесил котелок над костром.

— Сейчас каша сварится-а! — сложив ладони рупором, сообщил он Пирату. — Подожди мало-ость!

Пёс в ответ сердито гавкнул. Сёмка не жалел хворосту и сухой тины. На жарком пламени вода скоро закипела. И тут произошло необъяснимое: каша вышла из берегов. Она выпирала из котелка, словно её выталкивал мощной дланью кто-то сидящий на дне. Она свешивалась через край, целые куски падали в костёр, словно сосульки с крыши, и обугливались. Сёмка поспешно снял котелок с костра, попробовал варево. На зубах захрустели ещё не разопревшие крупинки. У них был пресный, чуть горьковатый вкус. Сёмка озадаченно осмотрел котелок со всех сторон. В чём дело? Каша явно сырая, почему же в таком случае она рвётся из котелка, точно нерадивый ученик из класса? Пожалуй, надо закрыть её? И непременно чем-нибудь тяжёлым.

Ещё давеча Сёмка приметил на опушке леса несколько камней. Он мигом слетал туда, выбрал плоский продолговатый камень, довольно толстый и тяжёлый. Через несколько минут котелок снова висел над костром. Яркое пламя деловито лизало его чёрные, закопчённые бока. Камень надёжно прикрывал кашу сверху, лишь по бокам, возле дужек, оставались щели, но они в счёт не шли. Сёмка, вполне довольный собой, сел на край обрыва и стал беззаботно болтать ногами. «Всё-таки хорошо быть человеком — царём природы, — философствовал он в предвкушении обеда. — У человека ум, сообразительность. Разве Пират сумел бы сварить кашу? Да хоть всю жизнь его учи — не сумел бы. А человек? Например, взять меня. Сроду не варил, а когда понадобилось, сразу догадался, как и что… Всё потому, что ум…»

Сёмка горделиво взглянул на дело своих рук и разинул рот от изумления. Из-под камня валил синий дым, распространяя запах горелого пшена. Философ, обжигая пальцы, сбросил котелок на землю. Камень свалился, и взору открылась картина, чем-то напоминающая лунную ночь. В центре обуглившейся черной массы желтел ещё нетронутый всепожирающим пламенем кружочек каши. Сёмка свирепо пнул котелок ногой, ибо считал его главным виновником неудачи. Откуда же ему было знать, что на котелок пшена требуется не меньше двух котелков воды?