Барадий Мунгонов - Черный ветер

Моторка была маленькая, но упрямая. Надсадно урча и подпрыгивая, она все же уверенно продвигалась вперед, рассекая острым килем упругие черно-зеленые воды.

Идя неподалеку от берега, лодка оставляла позади то высоченные скалы, то глубокие, поросшие частым лесом или заваленные буреломом распадки, то резвые и шустрые речушки, торопливо сбегающие вниз к озеру-морю и спешащие выболтать друг другу сокровенные новости и тайны, которые не так уж редко возникают в тишине.

Июльское солнце клонилось к закату. Оно устало от дневных трудов и висело над густым и темным маревом, клубившимся на дальней стороне Байкала, словно с нетерпением ожидая той минуты, когда сможет отправиться на покой.

Ветер крепчал и недобро посвистывал, предвещая шторм.

Волны становились все круче, возникали на них белогривые пенные кружева, плясали и вертелись рядом с лодкой хмелеющие буруны.

- О-о, баргузин что надо! Треплет не на шутку! - проговорил рулевой Горбачук, один из тех пожилых здоровяков, которых на Байкале, поди, целая армия наберется.- Как бы чего не вышло…- продолжал он.- Успеть бы до Давши добраться.

- А далеко еще? - спросил Георгий Николаевич, нахмурив седые брови.

Горбачук усмехнулся и снисходительно оглядел сутулую и тощую фигуру учителя, его большой нос, буденовские усы, ватник, с которым старик не расставался из-за этой пронзительной прохлады - она даже летом дает о себе знать на берегах Байкала.

- Километров двадцать,- бросил он наконец.

- Так это ж совсем немного! - обрадовался Цыден.- Пока шторм разыграется, мы, пожалуй, и до Нижнеангарска доплывем!

- Ой ли, юноша! - покачал головою Горбачук.- Легко слово молвится, да не легко дело делается! Ты, видать, не знаешь еще, что такое черный ветер. Налетит ни с того ни с сего, оглянуться не успеешь, и повиснут над тобой со всех сторон волны- огромные, как дома городские, безжалостные, как львы. Тогда поминай как звали нашу скорлупку, а вместе с нею и нас всех, рабов божьих! Хо-хо! Море, браток,- это море! Тут разговор короткий: был человек - и нет.

- А я не боюсь! - сказал Цыден.

- Бояться не надо,- спокойно возразил Горбачук.- Да и удаль-то с умом быть должна. Байкал живо скрутит в бараний рог. И труса и смельчака. А вот умного - никогда.

- М-да! - пробормотал Георгий Николаевич.- В таком случае, Кузьма Егорыч,- обратился учитель к Горбачуку,- не лучше ли нам заблаговременно пристать к берегу, ну, скажем, вон там, где нет скал, и переждать, пока пройдет этот самый… мм… черный ветер?

- Не получится, Георгий Николаевич,- ответил рулевой.- Шторм может, продлиться всю ночь. А идет он обычно вместе с грозой и ураганом, с проливным дождем, а иной раз - со снегом и градом. Так что на суше, пожалуй, тоже не жди добра.

- Но у нас ведь палатки с собой! - возразил Цыден.- Натянем их где-нибудь в укромном местечке и переночуем как-нибудь.

- На этот раз ты прав, хлопец,- сказал Горбачук, и Цыден покраснел от удовольствия.- Не стоит рисковать. Но и здесь останавливаться негоже. Попробуем пройти еще немного, километров хотя бы десять - двенадцать. Там скалы кончатся, бухтенку отыщем.

Ребята слушали весь этот малоприятный разговор, широко раскрыв глаза.

- Ну, вот и хорошо! - воскликнул заметивший это Георгий Николаевич бодрым, почти веселым голосом.- Значит, и на самом деле бояться нечего!

Горбачук промолчал.

- Не вешать нос, юные колумбы! - улыбнулся учитель.

Ребята выглядели не только испуганными, но и усталыми. Начавшаяся качка, холод, нагоняемый ветром, и, наконец, тревожное настроение взрослых, передавшееся им, сделали свое. Вид у них был помятый, но они храбрились изо всех сил. Больше других старалась Баярма, чтобы доказать мальчишкам, что она нисколечко не хуже их. Поэтому девочка задорно и широко улыбалась, глядя прямо в лицо крепчавшему холодному ветру. И только беспокойные искорки в больших ее глазах говорили, что она все-таки боится.

Одному Толе по-настоящему нравилось происходящее. Он был весел и потирал руки, ожидая чего-то интересного, нового. Часто так бывает: опасное кажется малышам увлекательным. Может быть, потому, что они не понимают еще как следует, что такое опасность. А может быть, потому, что опасное влечет смелых…

Как бы то ни было, а ветер усиливался с каждой минутой. Вот уж принялись волны швырять утлую лодчонку, играя с нею, точно со щепкой. Над вздыбившимся морем появились альбатросы. Тревожно крича, преодолевали они сильные порывы ветра.

Теперь уже закусил губы и сам видавший виды рулевой. Сильные руки его железною хваткой вцепились в руль. Он с нетерпением и надеждой всматривался туда, где отвесной стеной нависал над морем каменный мыс, и, наверно, ругал себя за то, что не послушался директора заповедника

Филимонова и так опрометчиво вышел в море перед самым штормом.

Впрочем, стоит ли в минуту опасности жалеть об упущенных возможностях! Вперед, и только вперед! Вон он чернеет сонной громадой, этот спасительный мыс. Скорее туда!

Горбачук знал: там, за мысом, сразу начинается пологий берег и уютный лесистый распадок. Укромное местечко. Еще засветло можно успеть натянуть палатки, насобирать дровишек и устроиться на ночлег.

Но, словно желая опровергнуть надежды человека, солнце как-то сразу, в одно еле уловимое мгновение, окунулось в черные тяжелые тучи, нырнуло в них, чтобы больше не вынырнуть.

Зыбкий полумрак окутал грозное море.

Посуровел Байкал и еще выше вздыбил свои крутобокие волны.

Ветер, казавшийся теперь черным, всей тяжестью необузданной и неудержимой силы ударил в бушующую грудь моря. Пенистая волна с размаху налетела на лодку, и путников обдало ледяными брызгами. Ребята бросились вычерпывать воду котелками и консервными банками. Хлынул крупными каплями дождь, струи его рассекали воздух, словно тетрадь в косую линейку. И как же промокли бы наши путешественники, если бы не брезентовые плащи!

Но вот наконец и долгожданный мыс.

Едва обогнули его - и сразу же открылся перед глазами чудесный уголок байкальского берега. Глубокий лесистый распадок был гостеприимен и ласков. Маленькая речушка, словно приглашая погостить, так и ластилась к ногам.

Преодолевая ветер, вошли в бухту, окруженную исполинскими соснами и тополями, опушенными у комлей нежными елями, лиственницами, березками. Торопясь, натянули палатки, с помощью пожелтевших сосновых лапок и бересты развели костер под великаншей сосной, густые ветви которой надежно защищали пламя от все больше расходившегося дождя.