Всеволод Кравченко - Приключение в «Зеленом береге»

Ребята успели обсудить все последние новости, до устали набегались в крушиннике, играя в прятки, несколько раз успели сыграть в «ножички», когда увидали наконец на дороге через выгон Леньку и рядом с ним Аленку. Оба, видно было, сильно спешили. Аленка, смуглая, стриженная «под мальчишку» и вообще похожая на мальчишку, на ходу размахивала руками, как будто что-то горячо доказывала Леньке. Все четверо ребят учились в одном классе, а Аленка была на год младше их и только нынче перешла в шестой. Но она всегда дружила с теми, кто был постарше ее, и чаще всего - с мальчишками. Нужно сказать, что и они не чуждались ее общества, потому что она ни в чем от них не отставала.

- Где вы так долго ходили? - нетерпеливо поднялся им навстречу Петрусь. - Мы тут заждались.

- Да ходили… - неопределенно ответил Ленька. - Ну, готов снимок?

- А как же! Вот, смотри… - Петрусь взял у Мишки фотоснимок и протянул его Леньке.

По тому, как торопливо схватил Ленька снимок, можно было догадаться, что он сильно взволнован. Ведь если изображение на фото не совпадет с рисунком, который сделал утром Роман Иванович у Зеленой тони, подозрение с Богдана сразу будет снято. А если совпадет?…

Ленька долго и внимательно разглядывал снимок, потом достал из кармана и развернул листок с рисунком Романа Ивановича. Все пятеро притихли…

- Ага! - почти в ту же секунду торжествующе воскликнул Петрусь. - Что я говорил? Точь-в-точь! Смотри - и здесь в елочку, и здесь!…

Но в это время Ленька достал из кармана еще один листок и подал его Петрусю.

- А ты не горячись, Цыган! Сравни еще и это…

- А что это? недоуменно посмотрел на друга Петрусь.

- А то, что ошибся ты, вот что! - твердо сказал Ленька. - Мотоцикл с коляской есть в Крышичах и еще у одного человека.

- У кого? - подскочил Петрусь. - Что ты выдумываешь?

- Ничуть не выдумываю. Две недели назад Сенька Жигун купил коляску к своему «Ижу». А это мы с Аленкой срисовали узор на его колесах. Как видишь, он тоже точь-в-точь совпадает с рисунком Романа Ивановича…

- Верно, совпадает, - пожал плечами молчавший до сих пор Олег.

- Так неужели и у Сеньки коляска есть? - смущенно проговорил Петрусь.

- Да мы же сами ее видели! - вступила в разговор Аленка. - И чешуя от рыбы на сиденье…

- Расстояние между колесами тоже совпадает, - добавил Ленька. - Да ты сам подумай, разве станет Богдан таким грязным делом заниматься? А Сенька… Сам знаешь, что это за тип…

Сенька Жигун, и правда, пользовался недоброй славой в Крышичах. Человек он был пришлый, не местный. Года четыре назад неподалеку от Крышич целое лето работала большая группа геологов-разведчиков, и Сенька был у них шофером. Потом за пьянство и какие-то махинации его уволили, но Сенька никуда не уехал, а подкатился к одной вдове, Агате Махнач, и остался жить в Крышичах. Никто бы не сказал о нем худого слова, живи он честным трудом, как все. Но у Сеньки были иные планы. На работу в колхоз он выходил только для отвода глаз, а сам занялся спекуляцией - скупал по всей округе сушеные грибы, ягоды и возил на продажу в Ленинград и Киев. Потом стал спекулировать самогоном. Словом, жил паразитом. Как-то мозырская милиция накрыла его, и попал Сенька в тюрьму, но какой-нибудь год спустя вернулся и теперь вот снова слоняется по деревне, что тот волк по лесу. Жить хочет с размахом, а работы не любит. Купил себе мотоцикл и гоняет на нем целыми днями. Куда, чего? - никто не знает.

- Снова все запуталось! - безнадежно махнул рукой Петрусь. - Поди разберись…

- А по-моему, и думать не стоит насчет Богдана! - сверкнула глазами Аленка. - Все ясно, Сенькина работа! И колеса такие же, и чешуя…

- Нет, - возразил Ленька, - раз уж так получилось, нужно проверить…

Но не успел Ленька рассказать друзьям, какую он задумал операцию, чтобы разоблачить вора, как вдруг из кустов с победным окриком выскочила Настенька.

- А-а!… Вот вы где! - радостно кричала она. - И ты тут, Ленька-трезвонька! А деду не хочешь помогать!…

- Хлопцы, ш-ш-ш!… - приложил Ленька палец к губам. - Разбегайтесь по одному и - к реке! Там расскажу!…

Настенька немало удивилась, когда все пятеро бросились от нее наутек - кто в глубь крушинника, кто к реке. Она постояла-постояла, обиженно надула губки и медленно побрела домой, к деду - жаловаться на людскую несправедливость.

На землю постепенно опускались тихие летние сумерки. Вот, вздымая облака пыли, возвращаются с поля и разбредаются по дворам медлительные, задумчивые коровы, пугливые овцы. Вот затих треск молотилки на гумне, последний раз звякнул молоток в кузнице. Одна за другой пригрохотали в гараж из далеких и близких рейсов колхозные автомашины. Умолкли смех и крики детишек на выгоне. Угомонилась улица, не проскрипят нигде ворота, не подаст голос колодезный журавель. Над Припятью, отражаясь в неподвижной речной воде, загорелись красные и синие огоньки бакенов…

Летом, как следует наработавшись за день, люди в деревне рано ложатся спать: завтра с восходом солнца для них начнется новый трудовой день, полный извечных крестьянских забот, - нужно убирать хлеб, приводить в порядок огороды, заготавливать силос, брать лен… И вот один за другим гаснут в окнах огни, и над деревней воцаряется ночная тишина.

Только в одной избе, в том конце деревни, что ближе к лесу, светится окно. Правда, свет тусклый, едва заметный, не от электрической лампочки, что висит под потолком, а от какой-то старинной коптилки. В доме не спят - по стенам время от времени пробегают длинные нескладные тени…

Это изба Агаты Махнач, у которой вот уже четвертый год как поселился бывший шофер Семен Жигун.

Сенька подходит к окну, глядящему на реку, настежь распахивает его и, высунувшись чуть не до пояса, долго к чему-то прислушивается. Но на реке ничего не слыхать, лишь в прибрежном ивняке пронзительно кричит какая-то ночная птица да кое-где на улице лениво брешут бессонные собаки.

Сенька оборачивается, достает из-под лавки корзину и, даже не глядя на Агату, тихо приказывает:

- А ну, посвети…

Он идет в сени, отворяет дверь в пристройку, которая служит кладовой, и, откинув крышку погреба, спускается по лестнице вниз. Агата, молодая еще женщина с красивым, но опечаленным чем-то лицом, вздыхая, покорно идет за ним, склоняется над холодным зевом погреба и, вытянув руку с коптилкой, освещает его. Сенька пробирается в погребе в самый угол, отбрасывает там старые, запыленные лохмотья и на секунду замирает, глядя на внушительный ряд бутылок, тускло поблескивающих холодным стеклом. Потом берет одну из бутылок, вынимает затычку и прямо из горлышка делает два-три глотка, кривится, сплевывает и, заткнув бутылку, ставит ее в корзинку.

- Ох, Семен, - вздыхает Агата, - и зачем тебе все это? Чует мое сердце, не кончится это добром…