Николай Блинов - Флаг на грот-мачте (Художник С. Рязанцев)

— А может, боятся?

— Чего? Проверим. — Карпа заглянул в щелку забора и убежал.

Через несколько минут во двор ввели пленника. Им оказался Леська Бакин. Он с любопытством оглядывался по сторонам.

— Остальные сбежали, — сказал Карпа.

— Шпионишь, Поросенок? — строго спросил Никита.

— Не, — ответил Леська. — Костя посмотреть послал.

— Смотри! — сказал Карпа.

Поросенок повертел головой и уставился на подошедших малышей Галинку и Сережку.

— У вас и «волчат» принимают? А Костя говорил, что маленьких не берут.

— Вступить хочешь?

Леська замотал головой.

— Мне нельзя. Мне тогда знаешь что от Кости будет! — Он нагнул голову и тяпнул себе ладонью по шее.

— Боишься Кости?

Поросенок доверчиво улыбнулся Никите:

— Боюсь, — сказал он простодушно.

— Слыхали? — спросил Карпа, когда Поросенок ушел. — Костя старается. Ему еще мало.

Никите и самому очень хотелось встретиться с Костей, чтобы поквитаться с ним за все. Но времени не хватало.

К концу дня во дворе поставили одну палатку. Никита осмотрел работу своего звена, отпустил ребят и вышел на улицу.

На углу Поморской его окликнули. Он оглянулся и увидел Эрну.

— Ну, как живешь? — спросила она, не глядя на него. — Говорят, ты теперь патрульный.

— Звеньевой, — сказал Никита. — Звеньевой, а не патрульный. Живу хорошо. Весело. В лагерь собираемся. Слушай, Эрна, идем к нам. У нас уже есть звено девочек имени Розы Люксембург. Идем!

Эрна только покачала головой.

— А наши «ласточки» больше не собираются. Распался патруль. И Глеб Степанович не показывается. Павлик с ребятами, говорят, на квартире собираются.

— Ну, так идем. Тебе понравится, Эрна. — Никита тронул ее за руку.

Эрна снова покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Это невозможно. Проводи меня, пожалуйста.

Они медленно пошли по проспекту, и Никите захотелось, чтобы проспект был подлиннее.

— Знаешь что? — сказал Никита. — Пойдем со мной в клуб «Молодая гвардия». Мы с комсомольцами там живое кино показываем. Идем!

— Мама не пустит, — сказала она немного погодя.

— А ты потихоньку. Ничего с твоей мамой не случится. Ведь ты пойдешь, а не мама. Я к тебе пришел, когда ты позвала.

Эрна усмехнулась.

— Ну и что из этого вышло?

— А ты попробуй, — сказал Никита.

Эрна подумала немного и тряхнула головой.

— Хорошо. Приду. Жди меня на углу Соборной. — Она толкнула калитку и ушла не оглядываясь.

Никита заторопился и припустился бегом. Ему нужно было успеть в яхт-клуб, где среди клубных лодок и яхт пришвартован был пионерский катер «Будь готов!». Там сегодня его команда под руководством Маняши Уткиной заканчивала ремонт такелажа.

Никита выскочил на набережную и побежал вдоль реки. На вышке яхт-клуба полоскались сигналы хорошей погоды. Команду свою он увидел издалека. На дощатом причале был раскинут треугольный кливер, Маняша и Фрол заканчивали крепление фала к острому углу парусины. На ровной ее поверхности выделялась аккуратная свежая заплата.

Маняша подняла голову, увидела Никиту и сказала обиженно:

— Опаздываешь, капитан. Обещал с нами вместе, а мы тебя два часа ждем…

— Да мы уже заканчиваем, — сказал Фрол.

Никита смутился, не мог же он объяснить им, что задержался из-за встречи с Эрной. Он спрыгнул с причала на катер и включился в работу. Мимо на большой скорости протарахтела моторная лодка с высоко задранным носом. Она подняла широкую волну, и мачты яхт у причала вразнобой закачались. На корме у руля сидел дядька в кожаной куртке. Лодка лихо развернулась, пустив по воде пенистую дугу, сбавила ход и остановилась напротив вышки.

— Поторопись! — крикнул рулевой и махнул рукой.

Из-под навеса для такелажа по настилу причала протопали трое в черных бушлатах. Они торопливо прыгнули в лодку. Моторка тут же рванулась вперед, быстро набирая ход, и помчалась вверх по реке.

Когда она проходила мимо катера, один из пассажиров глянул на сверкающие буквы названия, скользнул взглядом по Никите и его команде и поспешно отвернулся.

Никита узнал Гленарвана. Он хотел крикнуть: «Глеб Степанович, это же я!» Даже поднял руку. Но Гленарван так больше и не посмотрел в его сторону.

Когда Никита пришел домой, отец сидел у стола и что-то писал.

— Ну, как дела пионерские? — спросил он, пододвигая Никите хлеб и кружку с чаем.

— Палатки получили, — сказал Никита. — В лагерь собираемся. Володя говорит…

— Володя у вас замечательный парень. — Отец поднялся из-за стола, подошел к окну, за которым город погружался в тишину прозрачной белой ночи. — Вообще, тебе повезло. Хорошо тебя принял этот город. И люди вокруг тебя хорошие. Ты, брат, это цени.

— Я ценю, — сказал Никита. — Еще как ценю-то!

Отец уселся на подоконник и задумчиво посмотрел на сына.

— Меня, брат, здесь встречали не так…

Никита быстро составил кружки, убрал со стола и подсел к отцу. Николай Демьянович положил ему на плечо тяжелую руку.

— Нас взяли на станции Плесецкой. Прямо с полатей взяли, где мы валялись в тифозной горячке. Было нас четверо, я фамилий не помню. Знаю только, что один был моряк из Архангельска, а двое других курсанты из петроградского училища. Нас, больных тифом, при отступлении укрыли мужики из соседней деревни, а выдал белогвардейцам, занявшим станцию, поп-расстрига. Как нас забрали, как везли в промерзших вагонах вместе с другими пленными, почти не помню. Зато хорошо помню, как нас вывели на лед.

Совсем не таким был город в ту ночь. Завьюженный, прижатый сугробами к земле. Редкие огни на далеком берегу. Северное сияние в черном небе, а вокруг ледяная пустыня. Вывели нас солдаты в меховых шинелях и шапках из собачьих шкур. Это у них называлось шекльтоновским обмундированием, Антанта заботилась. А мы полураздетые, лица неживые, голубые какие-то, вместо глаз черные провалы.

Разделили на две группы. Мы с морячком попали во вторую, а два курсанта в первую. У меня ноги были сильно поморожены, трудно стоять, морячок меня поддерживал.

Погнали прикладами первую группу к дымящейся проруби, поставили спиной к воде.

Треснул залп, плеснула вода, волна на лед накатилась, и нет людей… Вот как это бывает. А потом и нас всех на то же место. Ковыляю я рядом с матросом, друг за друга держимся. Стал лицом к берегу, там огни. Сполохи в небе. Цепочка солдат перед нами. А за спиной чувствую, как там холодная черная вода дымится.

Капитан их с кольтом в руке вышел к нам и закричал:

— Видали, собаки? Шагай назад. Вас шлепать в другой раз будем.

Отец замолчал. Никита чувствовал на плече тяжесть его руки.

— А потом?

— Потом? — Отец с хрустом потянулся. — Потом я все-таки остался жив, хотя иоканьгская тюрьма на это давала мало надежды. Жив ли тот морячок, не знаю… Я с ним больше не виделся…