Николай Блинов - Флаг на грот-мачте (Художник С. Рязанцев)

Пионер… Какой большой и глубокий смысл в том, что страна, первой проложившая дорогу в новый мир, страна-пионер, нарекла этим гордым именем своих детей, свое будущее.

Ты раскрыл одну из книг серии, которая поведает о рождении и становлении организации юных ленинцев. Разговор ведут и писатели, и очевидцы этих событий, и непосредственные участники, люди, которые в далеких двадцатых по зову партии, по поручению комсомола вывели в путь отряды красногалстучных. Они прошли большую и нелегкую жизнь, но остались молодыми душой, навсегда сохранили в сердцах неуспокоенность и трепетность пионерских вожаков.

И перед нами оживают страницы прошлого: мы слышим голоса наших давних сверстников, видим пламя первых пионерских костров.

«Дорогой учитель, товарищ Ленин! Будьте уверены в том, что мы неустанной работой в будущем претворим в жизнь все те величественные, яркие стремления и обязанности, которые возложены на нас, и этим добьемся окончательного претворения в жизнь наших идеалов. Ваши маленькие и сознательные товарищи».

Так писали Ильичу в двадцатых годах пионеры одного из первых отрядов. Они всегда и везде были верны своему слову, своей клятве — «маленькие и сознательные товарищи» коммунистов и комсомольцев, участники и очевидцы великой эпохи борьбы и созидания. С волнением и гордостью прочитаешь ты страницы, повествующие о том, как растили и воспитывали свою смену партия коммунистов и советский народ и как искренне и горячо стремились дети быть достойными своей страны и своего народа. Они светлы и героичны, эти страницы, как и время, писавшее их.

Герои этих книг сегодня уже бабушки и дедушки, а многих из них давно уже нет среди нас, но с этих страниц они встают юными и задорными, непримиримыми и решительными, мальчишки и девчонки первых лет Советской власти, ровесники революции, чтобы передать тебе и тем, кто придет на смену, свою чистоту и честность.

И мы отдаем салют пионерам пионерии, юным ленинцам первого призыва.

Представьте себе, друзья, что машина времени перенесла вас в прошлое.

И вот вы оказались на берегу полноводной северной реки в старинном городе. Чуть больше года прошло, как закончилась гражданская война. Ушли за моря корабли Антанты, исчезли с нашей земли иноземные солдаты в желто-зеленых шинелях, подбитых собачьим мехом. Только последний приказ главнокомандующего генерал-лейтенанта Миллера на стене музея, остатки тюремных бараков на Мудьюге да имена погибших красных бойцов в названиях проспектов и в памяти друзей напоминают об ушедших в историю днях.

Мальчишку зовут Никита. Он приехал к отцу после трехлетних странствий по вздыбленной революцией и гражданской войной России. За эти годы он видел много такого, что совсем не обязательно видеть мальчишке…

Взорванный мост через Днепр на Кичкасе, там, где теперь Днепрогэс. Обгорелые вагоны под откосом в Гуляй-Поле. Ревущие, озверелые толпы на вокзалах, разинутые страшные рты. Махновские тачанки и синий след пули над глазом убитого мальчика. Смерть матери в раскаленной степи. Беспризорная жизнь в голодном Петрограде, промерзшие стены детского приюта…

Все уже позади. Он думал, что остался один в страшном холодном мире, и вдруг нашел отца.

Если вы прочтете эти страницы, то узнаете, что случилось с Никитой дальше. Вы услышите шум ветра в снастях парусного катера с броненосца «Чесма», раскроете тайну затонувшего корабля «Святитель Михаил», увидите лица верных друзей в тревожном пламени костров. С ними вместе вы сорвете тотем «Черного бобра» и зажжете костер первого городского отряда.

Вы готовы, друзья? Тогда в путь. Не будем терять ни минуты.

Никита проснулся и, не открывая глаз, прислушался. Тишина. Не слышно перестука вагонных колес под полом, и нары не дергаются взад-вперед. Значит, стоим. Стук, тук, тук… — долетает издалека, и Никита невольно напрягается, улавливая этот приближающийся стук буферов, за которым всегда следует рывок вагона. Но рывка нет, да и стук какой-то странный, не железо по железу, а будто по дереву.

Никита открыл глаза и очутился в незнакомой просторной комнате. Через распахнутое окно вливались потоки прохладного воздуха, на белой стене, просочившись сквозь листву, плясали солнечные пятна. Через окно был слышен стук чьих-то каблуков по деревянным мосткам: стук, тук, тук.

Никита рывком сбросил жесткое солдатское одеяло. Прошлепав босыми ногами по чисто вымытому полу, он подбежал к столу, откинул газету и увидел черный хлеб, коричневый сахарный песок на блюдечке и записку: «Чай возьмешь у хозяйки на кухне. Приходи ко мне к 12 часам обедать».

За три года Никита отвык от многого: мыться по утрам, питаться три и даже два раза в день. Здороваться, спать на подушке, носить носки и ботинки. Три года он заботился о себе сам. И теперь ему показалось, что это все сон: и солнце сквозь листву, и солдатское одеяло, и хлеб под газетой. Ему вдруг представилось на мгновение, что вчера — это тоже было не взаправду. Когда он сидел на жесткой полке в пропахшем дегтем и махоркой переполненном вагоне, стиснутый с двух сторон твердыми буграстыми узлами, и держал на коленях мешочек, приготовленный ему воспитательницей приюта Ирмой Васильевной, по прозвищу Вобла.

В вагоне было тесно и душно. За окном проплывала зеленая майская Россия со свежими лугами, солнечными березовыми рощами, пыльными дорогами и бородатыми мужиками в тряских телегах. На станции Исакогорка в вагон ввалилась орава теток с мешками. Они подняли крик и гам, отвоевывая себе место. За ними, осторожно перешагивая через вещи, густо наваленные на пол вагона, пробирался широкоплечий человек в кавалерийской шинели. Длинные ее полы цеплялись за сундуки. Он поднимал полы повыше и, переступая через узлы и мешки, все смотрел по сторонам, разыскивая кого-то.

Взгляд военного скользнул по Никите не останавливаясь. Что-то такое знакомое было в этом человеке, что Никита испугался.

— Папа, это ты? — спросил Никита тихо.

Человек в шинели перестал двигаться и замер, уставившись на Никиту.

— Это я, сынок. Я! — сказал он хриплым голосом и шагнул к нему в тесный проход между полками…

И сейчас, осматривая солнечную незнакомую комнату, Никита еще раз испугался: вдруг это все кончится и нужно будет удирать по шпалам от облавы, в кровь разбивая ноги о куски паровозного шлака?