Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

Скатившись с сеновала, друзья бросились за девчонкой, но впопыхах не остереглись и попали в новую неприятность. Людка, отбежав к стоящей во дворе печке, схватила со стола кружку с водой и с размаху плеснула из нее в лицо Петьке. Коле такой же гостинец достался на крылечке. Мокрые, дрожащие от утреннего холода и всерьез разозлившиеся мальчишки хотели намять девчонке бока, но помешал Сережа.

— Что за визг? Хо-хо-хо! Кто вас так? Ты, Люда, что ли?

— Ну да. Ты же сказал разбудить их. Я сначала тащила одеяло, а они не встают. А потом как вскочат и за мной! Я и облила их.

— Правильно! — похвалил вожатый. — Пусть не дрыхнут по двенадцать часов в сутки.

— Чего — правильно! — насупился Коля. — Тебе бы такое. Холодно ведь…

— Холодно? — усмехнулся Сережа. — Эх, Николай, Николай! Не выйдет из тебя, видно, мужчины.

— Это почему же?

— Да потому. Митька помыкает тобой — ты не возражаешь. Девчонка плеснет водой — кричишь.

Расправляясь с поданными на завтрак сырниками и вареными яйцами, мальчишки завели разговор о том, что надо, мол, организовать экспедицию по обследованию окрестностей.

— Это какую такую экспедицию? — подавая на стол засахарившийся мед, поинтересовалась Матрена Ивановна. — Хлебайте-ка вот чай да и за дело. Покудова мы с Сережей да Людой будем завтракать, вам задача — нарвать борову травы да огурцы собрать.

— А ишшо налить в корыто воды да покормить курей, — добавил со своего места Андрюшка.

— Правильно, внучек. Золотая головушка! — похвалила старуха карапуза. — Пускай и воды натаскают. Это вот и будет им экспедиция.

— Ага! Еще кур кормить! — забыв о вчерашнем обещании помогать бабке, запротестовал Коля. — Раз он в куриные пастухи записался, пускай сам и кормит.

— А что ж! И покормлю! — чмокая, невозмутимо согласился Андрюшка. — Только воды я разве достану? Как пойду к колодезю? Баба ж ругается.

— Ругается на тебя — не заругается на Людку. Пускай достанет она.

— Не! — качнул головой Андрюшка. — Люде нельзя. Ей жа картошку чистить, обед готовить.

У каждого, оказывается, были свои обязанности, каждый делал свое дело. Коле волей-неволей пришлось умолкнуть, Петька же и вовсе не думал спорить. Трудиться так трудиться. Надо же отрабатывать свой хлеб? К тому же труд оказался не из тяжелых. Крутить колодезный ворот да наблюдать, как из зыбкой глубины поднимается на поверхность ведро, если говорить откровенно, было даже интересно. В огороде мальчишки не скучали тоже. Здесь свежо и остро пахло укропом, помидорной ботвой, а крупные, зеленые, с пупырышками на глянцевых боках огурцы приятно холодили ладонь и, казалось, сами просились в корзину.

Хлопоча с другом по хозяйству, Петька осмотрел все постройки.

В доме, как он заметил, кроме открытой веранды, имелась небольшая кладовушка, зимняя кухня и зал. На кухне вдоль свободных стен тянулись прибитые ножками к полу узкие скамьи с решетчатой спинкой. В дальнем углу стоял покрытый клеенкой рабочий стол, а правее и ближе к выходу громоздилась, удивляя горожанина широкой лежанкой и сводчатым устьем, русская печь. Между печью и дальней стенкой кухни в полуметре над полом виднелся дощатый настил.

— Поло́к, — объяснил Коля. — Зимой под ним держат картошку да тыквы. А сверху можно спать. Вон Людкина постель лежит. Видишь?

Петьку больше всего заинтересовала печь. По словам Коли, в нее можно было зараз поставить добрый десяток чугунов. В той же печи, если требовалось, пекли хлебы, а при случае и парились. Да, парились, как в бане! Для этого угли выгребали, на горячий под клали доски, а потом уже брали шайку с водой, забирались в устье и, высунув голову наружу, поворачивались, как котлета на сковороде.

Рассказ о невиданной парилке Петьку позабавил. Понравилась и печная лежанка. С такой штукой зимой или осенью — разлюбезное дело. Помотался на улице, замерз, как бобик, — лезь и грейся. Дрова в печке потрескивают, огонь гудит, а ты себе лежи да поджаривайся — хочешь спиной, хочешь брюхом.

В большой комнате дома, в которую Петька заглянул как бы между прочим, ничего интересного не оказалось. Там, как и в любой избе в Кедровке, стояли стол, несколько стульев да комод с расставленными фотографиями. Из других вещей обращал на себя внимание только простенький батарейный приемник, пристроенный на тумбочке, да легкий диванчик.

Недолго задержался взгляд и на надворных постройках таежного хуторка. Из них ближе всех к дому был приютивший мальчишек сарай, в котором, кроме сена, хранились пустые бочки, ящики и огородный инвентарь. Метрах в двадцати от сеновала стоял огороженный жердями коровник, а напротив возвышались две обмазанные глиной закуты, занятые повизгивающим в одиночестве боровом да кудахтающими курами.

Центром всей жизни на пасеке была сложенная посредине двора кирпичная печка. Возле нее постоянно вертелась Людка, играл Андрюшка и бродил, принюхиваясь, Валет. Тут же был колодец со скрипучим воротом и штабель бревен, с которого Колин братишка кормил цыплят.

— Ну что? Кончена ревизия? — заметив, что мальчишки возвратились на веранду, спросил Сережа. — Порядок на палубе или как?

— Порядок, — отводя взгляд в сторону, улыбнулся Петька.

— А раз порядок, берите тогда ноги в руки и марш за мной на точок.

Против похода на пасечный точок возражать не приходилось. По правде сказать, Петька поглядывал на стоявшие за домом ульи уже давно. Но подойти близко не решался. Не хотелось, во-первых, получить замечание от старших, а во-вторых, было боязно: пчелы беспрестанно толкались у летков, срывались в воздух и, тяжело курсируя над пасекой, будто предупреждали: «Подож-ж-жди, подож-ж-жди! Ж-ж-жигану — вз-з-звоешь!»

Опасливое чувство шевельнулось в душе и сейчас.

— Сережа, а вдруг они начнут кусаться?

— Кто?.. Пчелы-то? — не сразу сообразил, о чем речь, вожатый. — Не бойся. Если не будешь бегать да махать руками, не тронет ни одна. Приморская пчела, брат, мирная. Да и некогда ей с тобой возиться. Видишь, как к работе готовится? Тучей в тайгу идет.

Присмотревшись, приятели убедились, что Сережа прав. Если раньше все поднимавшиеся на крыло пчелы кружились над пасекой, то теперь, оказавшись в воздухе и сделав два-три круга над ульем, они сразу уходили в лес. Гул и жужжание усилились настолько, что, закрыв глаза, можно было подумать, будто где-то вдалеке шумит водопад.

Ребята приоткрыли жердяные ворота и, пройдя по узкой дорожке, остановились у дверей небольшого домика. Отсюда пасека открывалась, как на ладони. Больше сотни голубых и зеленых ульев стояло рядами на аккуратно выкошенной поляне. По краям поляны тянулась такая же, как ворота, жердяная изгородь, а среди ульев там и здесь росли невысокие деревца лип, амурского бархата и кленов. Полностью укрыть пасеку они не могли, но легкую тень давали. А это, наверно, как раз и требовалось.