Эдуард Веркин - Кусатель ворон

– Есть тут и холмы, – кивнул Капанидзе. – Но там никаких больших ручьев нет.

– Они могли и зарасти, ты же сам говорил, – напомнил я.

– Могли, – согласился Капанидзе. – В холмах всегда странно…

– А давайте и в самом деле поищем! – предложила Снежана. – А что? Туристическое снаряжение у нас есть, время есть…

– А Скопин? – спросил Лаурыч. – Он же автобус побежал выручать.

– Но не выручил же, – резонно заметил Пятахин. – Вот когда выручит, тогда и поговорим. А прикиньте, Скопин приедет, а мы тут все уже бессмертные и счастливые…

– Я все-таки против, – возразил я. – Если Скопин вернется и не застанет нас на месте, он может…

– Да он не против будет, – сказал вдруг Капанидзе.

– С чего это ты взял?

– Да сам спроси.

Капанидзе кивнул на тропку.

На ней вдруг появился Жмуркин. Он катил на новеньком спортивном велосипеде в нашу сторону, довольно быстро, точно в гонках участвовал. И то и дело озирался.

– Откуда ты узнал? – спросила подозрительная Жохова. – Ты же спиной сидел?

Капанидзе подергал себя за ухо.

– Подшипники поскрипывают, – сказал Капанидзе. – Слышно издалека, надо смазать.

Я ничего не слышал, если честно, уши почистить, что ли?

Жмуркин подкатил. Выглядел… испуганно. Взмыленно, точно он не на велосипеде ехал, а бегом бежал. Футболка мокрая, дышит с трудом.

– Привет, – сказал я. – А мы тут позавтракали, не стали дожидаться…

– Жохова девять яиц умяла, – сообщил издалека Пятахин.

Жмуркин прислонил велосипед к крыльцу, взбежал на веранду, схватил ковшик с водой, стал пить.

– Ну что? – поинтересовалась Жохова. – Автобус будет?

Жмуркин, не отрываясь от ковшика, помотал головой.

Никто особого огорчения не выразил.

– Автобуса не будет, – Жмуркин вытер подбородок. – Подменный придет дня через четыре.

– Ну и хорошо, – сказала Снежана. – Даже четыре дня есть.

Четыре дня неплохо, отдохнем. Лучше бы неделя, так я подумал.

– Давайте собираться, – Снежана направилась в дом. – Чего тянуть?

– Точно, – Листвянко пошлепал за ней. – Чего?

Все дружно разошлись по палатам. Жмуркин непонимающе поглядел на меня и спросил:

– Что-то случилось?

Я кивнул.

Отошли в сторонку, к колодцу. Я заглянул вниз. Неподвижная черная вода. Дохлятиной пахнет.

– Ну, и? – спросил я.

– Автобус всё, – Жмуркин махнул рукой. – Угробился. Правое колесо выворотило. Василий Иванович эвакуатор вызвал… Ну, то есть «КрАЗ» конечно. И подменный быстро никак не пришлют, и счета закрыты – конец месяца…

Жмуркин поморщился.

– Короче… – он огляделся. – Короче, тут сидим. А еще…

Я тоже огляделся.

– Лаура Петровна в истерике, – Жмуркин покривился. – Всю ночь звонила по спецслужбам, пока деньги не кончились. Потом рыдала. Я три часа ей доказывал…

Жмуркин махнул рукой.

– Одним словом, клиника. В области тоже как одуревшие, ничего толком решить не могут, орут на меня… Но это еще ничего, самое-самое потом приключилось. Успокоил я ее как мог и поутру собрался. Выехал с рассветом. Еду себе, еду, никого не трогаю, и вдруг…

– Бывает, – пояснил возникший Капанидзе.

Зевнул.

– Что бывает? – спросил с подозрительностью Жмуркин.

– Ну, волки, – Капанидзе сорвал ромашку, понюхал. – Волки, наверное, да?

– Да… – растерянно протянул Жмуркин. – Волки…

– Я же говорил – тут целая стая живет, – Капанидзе улыбнулся. – Прошка их гоняет, так они близко не подходят. А вдоль дорог пасутся, собачата такие…

– Они почти километр за мной гнались! – громким шепотом сказал Жмуркин.

– Если бы гнались, то догнали бы, – успокоил Капанидзе. – Это они так, поиграться хотели.

– Поиграться? – спросил Жмуркин с сомнением.

– Ну да. Скучно им сейчас. Лето, еды много всякой, места тут хорошие, вот они и балуются. Волк вообще только зимой такой хищник, а летом он ленивый, лягушек жрет в основном.

– Ты меня утешил, – сказал Жмуркин. – Меня не хотели сожрать, буду спать спокойно. Фисташковые волки прямо-таки. А куда вы тут без меня собирались?

– Родник искать, – сказал я.

– Что за родник? – спросил Жмуркин настороженно.

Я начал рассказывать. Вкратце так, в общих чертах.

Капанидзе бродил вокруг нас, подбирал с земли камушки, швырял их в лес, причем делал это ловко – камни летели далеко и метко, каждый попадал в дерево, видимо, длительная практика, а может, просто талант такой.

Если честно, я был уверен, что Жмуркин над идеей поиска целебного родника посмеется, объявит нас дикарями, пересмотревшими мистических каналов, но неожиданно вышло все совсем по-другому.

– Ну, давайте, поищем, – неожиданно сказал Жмуркин.

– Что? – не понял я.

– Поищем. Ну, этот родник. Это полезно, тимбилдинг и все такое.

– Как?

– Это укрепит наш командный дух, – уточнил Жмуркин. – И вообще… Интересно.

– Интересно, – согласился я. – Еще как. Мечтал три года.

Капанидзе перестал швырять камни в лес, в лесу заквакала кукушка. Я сначала запустился считать, потом бросил, успокоившись на сорока, и так ведь понятно – долго и счастливо.

И в час дня мы вышли на поляну. Это была очень красивая поляна, как с картинки срисованная, какой-нибудь Сезанн или его обормоты-друзья мазюкали, у нас дома висел календарь. Поляна, заросшая травой и цветами, кустами голубики по опушке, с клином можжевельника, высунувшим язык из леса, с россыпями земляники. Поляна, окруженная неправдоподобно высокими соснами, на них почему-то хотелось взобраться и увидеть, наверняка с них можно было увидеть то, что снизу видно плохо. Поляна, здесь пахло лесными цветами и медом, причем так густо, что сразу захотелось спать… Или голова это закружилась. Опять спать.

Спать, спать, только спать, когда спишь, тебя отпускает, все становится как-то яснее…

– Стоп! – Жмуркин хлопнул в ладоши. – Час на отдых. Привал.

Расправлять пенки не хотелось, и мы свалились прямо на траву и на мох, земля была теплой и мягкой, мы улеглись в землянику и стали есть, прямо лежа.

Даже Жохова расстелила аккуратный половичок и скромно устроилась на нем рядом с земляничником, сложила ладонь лодочкой и собирала ею ягодки, сподручно так, будто воду из ведра черпала.

Даже Жмуркин. Он, конечно, не завалился в ягоды, как свинотный Пятахин, а начальственно сел на раскладной экологически правильный бамбуковый стульчик и стал есть по одной, с культурной задумчивостью в лице и с легким, уже почти аристократическим отвращением к бытию.

Ели мы минут двадцать, крупная тяжелая земляника, слегка вскипевшая от зноя, бордовая, она легко соскакивала с веточек и лопалась во рту. Очень скоро мы сделались похожими на семейку бродячих вурдалаков – по подбородкам размазался сок, губы раскраснелись, и пальцы были алые, посторонний человек мог бы испугаться. Особенно, само собой, могла испугать Жохова, красный цвет особенно удачно сочетался с ее бледностью, худобой и истовым взором; если бы я встретил Жохову в плохом настроении, непременно посвятил бы ей статью «Прачка играет на рояле», ей бы сейчас очень показался рояль с золотыми буквами.