Вячеслав Имшенецкий - Подмена

Прошедшая зима была для ребят безрадостной. На Байкал в Большие Коты в один день пришли три похоронки. Тимкин отец пал смертью храбрых под Ленинградом. Один на белом свете остался и Петька Жмыхин.

Петьку, Таню, Тимку и Шурку Подметкина вызывал начальник следственного отдела контрразведки капитан Платонов Владимир Иванович. Он вел допрос немецкого агента Лаврентия Мулекова.

Выяснилось, что агент имеет второе задание: встретиться в тайге с бывшим колчаковцем Прокопием Костоедовым и проникнуть в лабиринт Гаусса. Присутствующий при допросе Петька Жмыхин воспользовался информацией агента и решил пробраться со своими друзьями в лабиринт. Об этом походе написана книга «Секрет лабиринта Гаусса». Поход едва не закончился трагически. Жмыхин, Котельникова, Булахов и Подметкин военным самолетом были доставлены в Большереченск, в госпиталь.

О дальнейшей их нелегкой судьбе рассказывается в повести «Подмена».

Шурка Подметкин выглянул в коридор, но сразу отпрянул от двери и юркнул в постель:

— Идут!

Петька, Тимка и Таня натянули одеяла до подбородков, и на лицах изобразили блаженный вид. Сегодня профессорский обход, и Валентина Ивановна Ларина, лечащий врач, пообещала ребят выписать из госпиталя, если, конечно, профессор Корнаков разрешит. Тихо распахнулась дверь, и в палату вошла группа врачей. Шуркина кровать стояла прямо около двери, но профессор, хотя Шурка смотрел на него умоляюще, направился к Тимке.

— Ну, богатырь, как дела?

— Домой хочется.

— Сядьте-ка, я вас послушаю.

Он вытащил из кармана белую с золотым ободком трубку, прислонил к Тимкиной спине и, прищурив серые глаза, стал слушать.

Профессор прощупал у Тимки печень, заставил поднимать руки и ноги, стучал желтыми сухими пальцами по ребрам и весело сказал:

— Ну, богатырь, завтра поедешь домой.

Щурка заерзал под одеялом, кашлянул, но врачи не обратили на него внимания, и перешли к Петькиной кровати.

— Остаточные явления токсикоза, — тихо сказала Валентина Ивановна, — веселым не бывает. Ест мало, приходится купировать глюкозой, — и добавила что-то по латыни.

Профессор пощупал Петькины мышцы, оттянул веки, посмотрел в глаза.

— Все хорошо, только есть, молодой человек, надо побольше, а грустить ни к чему. Через недельку-полторы выпишем. — Он погладил Петьку по голове и встал.

Теперь Шурка не сомневался, что будут смотреть его. Он откинул одеяло, по-боевому выпятил грудь и прикрыл глаза. А когда их открыл — врачи уже шли за ширму, где лежала Таня.

Шурка понял: его выписывать не собираются, и решил действовать. Он заскрипел пружинами, громко прокашлялся и сказал:

— Скоро обед и я опять съем все без остатка. — Прислушался, из-за ширмы ни звука. Тогда он запел бравым голосом: — «Маленький синий платочек падал с опущенных плеч…» — И слегка стал присвистывать.

— Подметкин что-то неестественно себя ведет, — произнесла из-за ширмы Валентина Ивановна, — надо его подержать еще недельку.

Шурка испугался, отвернулся к стенке и сделал вид, что спит. В коридоре проскрипела каталка, обожженного танкиста везли на перевязку. Его танк подбили в Берлине, на подступах к рейхстагу.

Шурку тронули за плечо:

— Как жизнь, молодой человек?

— Спасибочки, хорошая.

— А то к стенке отвернулся, тоже какой-то угрюмый.

Шурка струсил, поэтому, когда профессор пощупал ему живот, нарочно захихикал.

— Что, щикотно?

— Просто я веселый человек. Я и песни пою.

— Слышал, голос у тебя отменный, но я думаю, что ты для хитрости пел.

Профессор расписался в Щуркиной истории болезни и встал. Врачи пошли к выходу. В дверях профессор, по-стариковски повернувшись всем телом, глухо произнес:

— Таня с Петей полечатся еще, а за вами, богатыри, завтра приедут родственники.

Тимка рывком сел на кровати:

— Таню с Петькой выпишите сейчас, чтоб мы вместе уехали. Моя мама просит в письме привезти их на Байкал.

Шурка выскочил из-под одеяла, подтянул полосатые штаны:

— Я им рыбу каждый день буду ловить!

Профессор улыбнулся:

— Я верю, что вы будете заботиться, но нельзя им сейчас без наших уколов. Через десять дней вас привезут на проверку, а обратно уедете вчетвером.

На следующее утро приехала тетя Оля, мама Тимки Булахова. В коридоре она уговаривала Валентину Ивановну отпустить с ней Таню и Петьку. Но лечащий врач закрыла дверь в палату и что-то сказала ей на ухо. Тимкина мама ответила громко:

— Ежели так, то, конечно, пускай милые лечатся.

Она зашла в палату, поцеловала Таню и Петьку, в угол за тумбочку просунула тугой узел.

— Одежду вам привезла.

В палату вбежали Тимка и Шурка. В новой одежде и подстриженные они показались Тане какими-то другими. На них были одинаковые голубые рубашки и куртки, сшитые из настоящего солдатского сукна. В таком одеянии они чувствовали себя неловко: у Шурки на лбу выступили капельки пота, а Тимка почему-то подкашливал в кулак и постоянно одергивал куртку.

Тетя Оля встала:

— Ну, пожалуй, поедем, выздоравливайте да ждите меня.

Шурка быстро обнял Таню, потом Петьку и, застеснявшись, выскочил в коридор. Тимка крепко пожал им руки и сказал:

— Через десять дней встретимся. Я к этому времени арбалет исправлю и сплету добрые морды. Сразу рыбу ловить пойдем. — У порога насупился. — Не скучайте и лекарства пейте.

Круглая луна смотрела в окне палаты. От ее света квадраты оконных стекол отражались на пустых кроватях Тимки и Шурки.

— Петька, о чем ты думаешь.

— Знаешь, Таня, может, мы на Байкал не поедем, а? Тимкиной маме и так живется плохо.

Заскрипели пружины, по-видимому, за ширмой Таня села:

— А куда нам, Петька, деться?

— Но к ним, Таня, тоже нельзя. Тетя Оля добрая, будет нам последнее отдавать, а сама… Помнишь, как было, когда моя бабушка умерла. Я думаю, Таня, что нам надо ехать в Краснокардонск. Ты будешь учиться в школе, а я пойду на военный завод работать…

Петька с Таней долго разговаривали и заснули, когда лунные квадраты переместились с кроватей на стены.

В соседней палате как-то появился новый больной. Петька через стенку слышал, что после каждого укола он вскрикивал: «Мамочка родная!»

Однажды он зашел к ребятам. Высокий, чуть ли не под потолок, голубоглазый.

— Здравствуйте, молодые люди. Звать меня Георгий Николаевич, а фамилия Гарновский. — Он оперся на тяжелую черную трость. — Прослышал я о вашем мужестве и решил познакомиться.

Таня с Петькой назвали свои имена и фамилии.

— Очень приятно, — сказал Гарновский, слегка поклонился и, прихрамывая на левую ногу, прошел к окну.

— Вас на фронте ранили? — спросила Таня.

— Не раненый я, ребята. Воевать не пришлось. В начале войны подавал я заявление, просился на фронт. Прихожу на сборный пункт, а тут меня и спрашивают: «Откуда, мол, родом и кто по профессии». Из Большереченска, отвечаю, геолог. Тут меня и сцапали. И вместо фронта приехал я в Сибирь и вот, который год по горам да по долам маюсь. В тайге, сами, небось, знаете, приюта никакого. А у меня радикулит. Как простыну, так она, любезная, — Георгий Николаевич притопнул левой ногой, — отказывается служить.