Сергей Григорьев - С мешком за смертью

Спаренные паровозы миновали благополучно Фарфоровый пост и вышли на соединительную ветвь.

Марк с высоты тендера, нагруженного в последний раз на станции Вайбокало дровами, опережал взорами бег паровоза. Он не узнавал Петербурга. Три года тому назад здесь висел густой завесой черный дым; курились все трубы, и город был красным заревом на полосе темной-темной тучи; на черных от угольной пыли и пролитой нефти путях тогда по синим блистающим нитям рельсов непрерывно громыхали поезда и стоном стоял рев гудков, звон сигнальных колоколов, звуки горнов стрелочников и свистки составителей; отовсюду тогда махали зелеными флажками; а кое-где и электровозы, прикладывая и отнимая пантограф [10] Пантограф — прибор в виде складной рамы, посредством которого электровоз берет электрический ток с воздушных проводов. к проводам, звенели электромоторами, делая маневры... Теперь совсем не то: пути загромождены вагонами с разбитыми стеклами, платформами, на которых грудами навалены изломанные военные повозки, зарядные ящики, орудия, аэропланные части, исковерканные автомобили; на иных путях вереницами стояли паровозы — ободранные, со снятыми ходовыми частями; уже в набравшейся пыли и мусоре на площадках этих умерщвленных машин зеленела трава и расцветали одуванчики; и пути все поросл и зеленою травою; а воздух был чист и прозрачен; лишь к Финскому заливу чуть белело мглою небо — все кругом голубое и чистое над свежей, чуть брызнувшей зеленью кладбищ. Исакий вдали в былые годы чуть пробивался во мгле мрачным багровым пятном — теперь пламенел и сверкал золотым куполом. Виднелись ясно на длинных копьях шпилей кораблик и черный ангел, а справа из-за груды домов вздымался легкий пятиглавый столп Смольного...

Вот и «Порт-Артур». Он все же так же черный, несокрушимым утесом высится среди приземистых строений края Петербурга на зеленом пустыре. Заборы огородов исчезли — их, должно быть, сожгли хозяйки «Порт-Артура» под плитами за дрова. Один среди зеленой земли, исчерченный ржавыми колесами запущенных путей, стоит у грани города красный «Порт-Артур».

Марк провожал глазами родной свой дом, и от ветра ли на ходу паровозов у него выступили слезы. Оба мурманских декапода, словно по сговору, прокричали «Порт-Артуру» салют и промчались дальше.

Целый день мурманцы пробились на треугольнике. В одном месте пришлось подтаскивать брошенный среди пути санитарный поезд с паровозом, уже полуразрушенным дождями, снегом и ворами, — поезд надо было загнать в тупик, чтобы очистить себе путь; в другом месте руганью и угрозами добиваться, чтобы сделали как надо стрелку, а на Путиловском заводе, где мурманцы распорядились «по-своему», им вслед послали несколько пуль из винтовок; выстрелы эти не причинили вреда, только в одном окне на паровозной будке пуля пробила стекло круглой дыркой со звездчатыми краями.

К вечеру мурманские паровозы вернулись на ст. Обухово головой к Москве! Прицепили к поезду. Зашипели вестингаузы, запели под вагонами их пружины, оттягивая тормозные колодки от бандажей. Вагон белпорожцев был раньше первым, теперь стоял в хвосте и к его упряжному крюку привязали сзади распущенный красный флаг.

Мурманскому маршруту дали путь на Москву по графику [11] Графиком называется чертеж, на котором рядом точек изображены положения на магистральном железнодорожном пути всех поездов линии для каждого момента времени. График поэтому дает наглядную возможность определить, где каждый поезд должен находиться в то или иное время, в каких точках пути поезда должны обогнать или пропускать вперед себя другие, на каких станциях должны происходить (при одной колее) скрещения встречных поездов. бывшего курьерского поезда: шестьсот шесть верст от Петербурга до Москвы он проходил в десять часов всего, с несколькими остановками в пути.

Комиссар движения говорил с Граевым по телефону и шутил:

— Ну, торопыги, посмотрим, как вы сладите с курьерским графиком.

— Справимся как-нибудь.

Оба декапода и несколько вагонов загружены сухим швырком [12] Дрова. (выменяли у Александровского завода на табак и ситец). Сигнальные колокола прозвонили путь на Москву, взмахнули крылья семафоров; мурманские «американцы» взревели, сорвали поезд с места и ринулись вперед на Москву, на юго-восток.

Марк со своими тремя белпорожскими товарищами забрался, взяв с собой вместо подушек котомки, на крышу вагона. Вдоль всей крыши посредине постлан узкий дощатый мостик с железным поручнем на невысоких стойках. Марк учил товарищей:

— Гляди, поглядывай вперед на мосты. Под мост голову держи ниже поручня, а то сшибет.

Ветер от бега поезда свистит в ушах; задувает в рукава; горбом вздымает на спине рубаху; холодит. Жутко, когда паровозы ныряли в серый квадратный рот мостовой фермы. Петька-телеграфист и Ленька Култаев тотчас падали на мостик, приникая к доскам. А Марк и Волчек, сладко замирая, смотрели, как мост втягивает вагон за вагоном, словно тянет с ложки длинную лапшу; мальчишки улучали миг, чтобы пасть вниз на мостик в то самое время, когда вот-вот вагон нырнет под верхний брус моста. И, громыхнув над головами, мост сжимается в зеленой дали серым квадратиком и пропадает по кривой.

От ветра мальчишки зазябли и скоро все трое, свернувшись с котомками под головами, заснули, а Марк не спал. Темнело, хотя и близился рассвет; поезд убегал на юг от белой северной ночи... «Бологое». Поезд встал, пройдя перрон вокзала, поставленного меж московским и петербургским путями. Марк смотрел, свесясь, с крыш вагона на загроможденные порожняком и холодными паровозами линии пути. Светлело. Марк увидел, что вдоль поезда по междупутью идет к концу маршрута девочка с узлом в руках. Она останавливается перед каждым вагоном, смотрит вверх и о чем-то просит и снова идет дальше. Подошла к последнему вагону, плачет, утирая слезы краем белой пелеринки, накинутой поверх серенького платья.

— Ты чего, девочка, плачешь? — строго спросил Марк, пыхнув дымом папиросы.

Девочка подняла голову и сказала:

— Я потеряла свой поезд. Они уехали.

— Кто они?

Девочка объяснила, что она из Петербурга. Весь их институт везут в Симбирск на Волгу.

— Эвакуация, значит?

— Да.

— Значит, ты буржуйка!

Девочка нахмурилась и промолчала. Марк продолжал:

— Так ты нагоняй их рысцой. Беги, может, догонишь.

— Мальчик, возьмите меня с собой; когда мы нагоним, я слезу.

— Нельзя, — сказал Марк, — это рабочий поезд.

В это время прозвонил блокировочный колокол и дали путь.

Поезд, раздернув упряжь, со скрипом сдвинулся; девочка с плачем пошла, потом побежала за вагоном, крича: