Наталья Кручина - Чудесные дни в «Ужиках»

За всё это время мы, словно заворожённые, не произнесли ни звука, не пришлось даже объяснять бабке кто мы такие, зачем пришли, хотя по дороге из дома я прокручивал в уме речь, думая как буду объяснять ведунье нашу проблему. Онеменение спало только когда мы отошли от домика знахарки на некоторое расстояние, и первым нарушил молчание Марк:

— Ребята, остановитесь, мне кажется, нога прошла, помогите вылезти из корыта, я попробую идти сам.

— Ты уверен? Не волнуйся, по траве не сложно тащить тебя, — Нику не верилось, что больная нога за пол час могла превратиться в здоровую.

— Точно вам говорю, никакой боли больше не чувствую, словно и не падал, — ещё уверенней заявил Марик, и я вслед за Никиткой недоверчиво посмотрел на всё ещё сидевшего в корыте друга.

— Давай-ка держись за нас, не наступай резко, — Никита не без основания беспокоился за свежевыздоровевшего товарища. — Нужно себя беречь.

Мы осторожно подняли Маркушу и помогли встать ему самостоятельно. Наш дорогой друг, слегка прихрамывая, сделал несколько шагов, немного подумал и достал из корыта тросточку, подаренную старухой. Вдруг походка его обрела уверенность и твёрдость, бывший больной расплылся в улыбке и вприпрыжку обежал вокруг нас.

— Можно посмотреть на твою тросточку? — попросил Ник.

— Конечно, теперь можешь её забрать насовсем, нога как новая, — Марик протянул трость и тут же ойкнул, наступив на правую ногу. — Нет, пожалуй, посмотри и верни. Эта палка, похоже, действует как обезболивающее.

Мы отошли на довольно большое расстояние и вдруг обнаружили пропажу козы. Когда шли к целительнице, Мурка ни разу не отстала, а теперь от неё ни слуха, ни духа.

— Подождите меня здесь, быстро сбегаю к избушке, может, Мурка ещё спит, поищу нашу зверушку.

— Ух ты, волшебница тебя заколдовала и теперь с нами будешь стихами разговаривать? — развеселился Никитка.

— Не, случайно получилось, сама рифма вдруг родилась, — снова случайно у меня вырвался стишок.

— Ну вот, опять, — захохотал Марк.

«Вот пристали со своими глупостями» — я махнул на смеющихся ребят рукой и побежал искать Мурку.

Наша рогатая подруга (конечно подруга, после того, как коза нас защитила от хулиганов, в этом можете даже не сомневаться) спала на том самом месте, куда улеглась по приходу. Но разбудить мне её не удалось. Что я только не делал — и тянул за рога, и щекотал живот, и чесал за ухом, и дёргал за хвост, в конце концов просто взял за задние ноги и волоком потащил по земле.

Когда ребята нас увидели, очень испугались за не подававшую признаков жизни козу.

— Не волнуйтесь, полюбуйтесь: Мурка спит, а не убита, подтащите мне корыто, — тьфу ты, прилипли эти рифмы дурацкие.

Парни схватились за животы и застонали от смеха.

— Ну ты артист! — Потешался Марк, — готовый поэт!

— Во даёт! Прекрати свои стихотворные шуточки, я больше не могу, — заливался Марк, — ещё один стишок и лопну от смеха. Ха-ха-ха-ха-ха!

— Хватит, парни, издеваться, нам пора козой заняться! — Я рассердился на их насмешки, но в то же время рифмы неконтролируемо вылетали из меня как спелые горошинки из стручка.

— Ой-ой-ой, — кто-нибудь, помогите, сейчас лопну от смеха, не могу больше, — Марик уже катался по земле. А Ник просто беззвучно открывал рот, согнувшись пополам.

— И не стыдно тебе, Марик? Был всегда мне лучший друг! Прекрати дурацкий хохот, не товарищ ты, а жук!

Тут и у Марика закончился звук. Он упал на траву и, так как мы были на вершине небольшого холма, просто покатился вниз, до нас доносились лишь редкие истерические всхлипывания.

Ник с трудом взял себя в руки, жестами показал мне больше не открывать рот, а то он, мол, за себя не ручается и помог погрузить мирно спящую Мурку (хоть она надо мной не ржёт, и то спасибо) в такое уютное, обжитое корыто.

Мы с прежним транспортом, но новым грузом спустились с холма, где нас ждал прочти пришедший в себя нахохотавшийся товарищ. Я с абсолютно серьёзным лицом знаками показал, что временно отказываюсь разговаривать. Марик кивнул и быстро отвернулся, видимо, застигнутый врасплох новым приступом смеха.

Так, в полной тишине, мы дошли до дома. Судя по тому, что Маркуша иногда закрывал руками лицо и отворачивался, проглоченная смешинка ещё давала о себе знать, но было заметно, что он изо всех сил старался сдерживаться.

В моей голове, наталкиваясь друг на друга, бродили разные мысли, посвящённые сегодняшним событиям. Неужели мы сегодня были у настоящей волшебницы? Не могла ведь больная нога сама так быстро придти в норму. Что с нашей Муркой? Как её разбудить? Как мне избавиться от стихоплётства? Что знахарка сказала Марку? Обсудить эти вопросы с друзьями, пока я говорю стихами, а они над этим потешаются, не было возможности, и я решил, что обдумаю всё, готовя обед.

— Гоша, ты пока сообрази что-нибудь пожевать, а мы с Мариком отнесём Мурку в хлев и поработаем в огороде, — Никитка словно прочитал мои мысли.

Я молча кивнул и ушёл в дом искать подпол с картошкой, о котором говорил Никита.

Лаз оказался под циновкой у самой входной двери. Подцепив доски пальцами, я легко поднял дверцу в погреб, открывая тёмную, пахнущую сырой землёй яму.

Спуститься туда не составило труда, вниз вела тонкая и шаткая, но всё же удобная лестница. Я углубился на дно подполья и почувствовал себя слепым кротом. После яркого солнечного света глаза отказывались отображать тёмную действительность подземелья. Свет почти не проникал сквозь небольшой лаз, и я быстро понял, что совершил большую ошибку, не взяв с собой ни свечей, ни фонарика. Ну что ж, придётся снова подняться на поверхность, заодно оденусь потеплей и захвачу мешок для картошки, не в карманы ведь её накладывать.

Лестница скрипела и покачивалась подо мной. Не могу сказать, что это приятно, поэтому, наступив на предпоследнюю ступеньку, я для надёжности машинально ухватился за крышку погреба. Дальше всё происходило как в страшном сне — ступенька хрустнула под ногой и проломилась. Но перед тем, как улететь вниз, я успел совершить роковую ошибку. Рука моя рефлекторно дёрнула крышку, та с грохотом захлопнулась, больно ударив меня по пальцам и лишив единственного источника света. А я, переломав собой почти все ступени — безальтернативный путь к отступлению, оказался на полу — ушибленный, раздавленный осознанием собственной глупости и невезучести, одинокий и уже начавший замерзать. Быстро выяснилось, что от тонких треников и безрукавки в подполе мало толку. Эх, сюда бы шубейку да валенки…

Так, надо взять себя в руки. Сейчас главное не замёрзнуть окончательно, поэтому буду всё время двигаться и прислушиваться к шагам наверху. Как только услышу, что ребята вернулись, дам о себе знать, и меня тут же спасут.