Юлия Кузнецова - Парижский паркур

– Как называлась эта экспозиция, хани?

– «Образование Вселенной».

– И как та образовалась?

– Э... ээ... сначала были элементы... упс. Материя. Она...

– Bang!

– Икзектли. Взорвалась. Взорвалась и образовались... Планеты.

– Галактики, Ника.

– Да, галактики.

– Потом звезды.

– Ага!

– А потом уже планеты...

– А потом и мы с тобой. Пойдем вот туда! Там показывают нарезку из научно-фантастических фильмов. Хочу посмотреть на молодого Клуни.

В общем, мы честно старались проникнуться духом Индустриального музея и даже поучаствовали в такой игре: на стену проецировались те самые отрывки из фильмов, а ты подходишь к стене, и камера ловит тебя и транслирует изображение на ту же стену. То есть делает тебя участником фильма. Ника ходила вдоль стены, поднимала и опускала руки, корчила рожи среди монстров, мутантов и инопланетян, а я все снимала на камеру в телефоне.

Но думали мы обе явно о другом. Ника, похоже, грезила «Макдоналдсом», который заприметила у входа в музей. Я никак не могла выкинуть из головы мальчика.

Наконец я сдалась. Спустилась в холл, уселась на красную клеенчатую скамейку. Ума не приложу, почему в музеях все время такие странные скамейки – то каменные, то клеенчатые, противно прилипающие к ладоням. Наверное, чтобы посетители не засиживались, а бежали скорее любоваться экспозициями.

А для таких лентяек, как мы с Никой, сойдет и клеенка. Я достала блокнот, а Ника со вздохом потащилась в кафетерий. Она принесла сэндвичи и чай, а я очень быстро делала набросок мальчика. Это был единственный способ освободить мозг от картинки. Перенести ее на бумагу.

– Знаешь, – сказала Ника, усаживаясь рядом со мной на скамейку, – а тут неплохо.

Я оторвалась от рисунка и посмотрела в огромное, во всю стену окно. За ним открывался вид на парк, весь уставленный техникой, слева виднелась черная подводная лодка, справа – белый вертолет, весь облепленный ребятней, гуляющей по парку, а прямо перед нами был огромный сверкающий металлический шар, высотой с пятиэтажный дом. Это был знаменитый кинотеатр «Жиод», в котором показывали документальные научные фильмы. Справа и слева от прохода к кинотеатру располагались маленькие прудики, из которых торчали белые прожекторы, похожие на замерших в испуге куриц.

Ветер гнал по небу хлопья облаков, по воде мимо «куриц» бежала рябь, а по проходу спешили в кино люди в красных, желтых, синих куртках, особенно ярко выделяющихся на фоне серого дождливого дня.

Я вдохнула запах кофе и снова принялась за работу. Потом достала мобильник и стала срисовывать с фотографии иероглифы.

Наконец рисунок был закончен. Я нарисовала мальчика вполоборота, у стены.

– Ой, – вздрогнула Ника, – где ты такого видела?

– Сегодня утром у кафе... Я... Я занималась йогой на улице, – соврала я, чувствуя, что краснею.

Но Ника ничего не заметила: она во все глаза разглядывала рисунок.

– А что у него за шрам? От ножа?

– Нет, ножом он себя поцарапал. А шрам такой уже... затянувшийся. У меня был похожий, я сковородкой обожглась.

– Ножом себя поцарапал?

– Угу. И вот это название подчеркнул.

– Ты что, запомнила все эти закорючки?

– Нет, конечно. Я сфоткала. И перерисовала.

– А давай Ботанику переправим фотку? Может, он узнает, что это за слово?

Мы так и сделали. А потом Ника стала рассматривать второй рисунок. На нем я нарисовала мальчика крупным планом: слезы, струящиеся по лицу, плотно сжатые губы.

Нику снова передернуло.

– Бедняга... Как же ему плохо...

– Это точно, – вздохнула я, – а главное – я так и не пойму, привиделся он мне или я его видела на самом деле... Сэндвич не буду, прости. Он отвратительный.

– И кофе тоже, – поморщилась Ника.

– Зато рисунок удался, – сказала я.

– Не Ренуар, но момент пойман! – важно кивнула Ника.

– Отлично. Ну, пошли. Глянем еще пару экспозиций. Может, все-таки проникнемся этим музеем?!

Проникаться музеем мы пришли в зал физики. Не знаю, насколько это был правильный выбор, но уж раз решили...

Я честно прочла три раза объяснение на английском языке, чем классическая физика отличается от квантовой. «Классическая физика рассматривает волны и частицы, а квантовая – это нечто другое. Она рассматривает волны при определенных обстоятельствах и частицы при других». Я хмыкнула, обошла стенд и вдруг увидела чучело утконоса. И продолжение объяснения насчет физики. «Это похоже на то, как первые колонисты обнаружили утконоса. Зайдешь к нему спереди – у него утиные лапы. Зайдешь сзади – хвост и шерсть. Так и квантовая физика, хоть и похожа на обычную, изучает совсем другое».

И тут я почему-то подумала про мотоциклиста. Я сначала думала, что он – оборотень. И колдует, чтобы у меня из рук все падало. А Ника решила, что он бандит и похищает девушек. А если он, вот как этот утконос или квантовая физика, – ни то и ни другое?

И, как ни удивительно, стоило мне об этом подумать, из-за стенда, на котором демонстрировался документальный фильм о жизни Эйнштейна, вышел мотоциклист. Бледный, узколицый, с рыжими бакенбардами.

Ника дернула меня за руку. Но я не сдвинулась с места. Сколько можно от него бегать?

Мама говорит, что когда человек чувствует, что готов к чему-то, то обычно судьба ему это и подсовывает. Вот она, например, защитила кандидатскую потому, что была к ней внутренне готова. Вот и я сейчас готова встретиться с мотоциклистом и выяснить, что ему от нас надо.

На лице у парня вдруг отразилось такое облегчение!

– Don’t run away! [52]– попросил он с сильным французским акцентом, и голос у него немного дрожал, так что Ника подбоченилась и потребовала, чтобы он немедленно объяснил, почему он за нами гоняется.

Объяснение оказалось просто удивительным. Оказывается, Жером работает здесь, в музее. Составляет коллажи для экспозиций. Он учится на дизайнера, а тут проходит практику. Сейчас он получил задание оформить выставку «Гены человека». На стенде надо расположить фотографии людей разных типов от младенчества до старости.

Одна из бабулек, которую фотографировали для выставки, отдала единственную свою девичью фотографию, а они ее потеряли! А для экспозиции очень важна именно эта бабулька, она какие-то очень важные гены демонстрирует (я не очень поняла научные объяснения Жерома, произносимые к тому же на плохом английском). Короче, я похожа на бабульку как две капли воды. Когда он увидел меня в аэропорту, то чуть не упал. Все хотел подойти и попросить фото. Но стеснялся. Думал, вдруг мы неправильно его поймем.

Мы с Никой смущенно переглянулись.

– In any case, – нетерпеливо сказал Жером, дергая меня за рукав, – if you don’t mind, I’ll take the picture of you [53].

– It’s an honour [54], – кивнула я и представила, как будут гордиться мною родители, когда я скажу им, что моя фотка висит в музее Науки и Индустрии в самом Париже!