Эдуард Веркин - Остров последнего злодея

Напротив меня стояла Октябрина с граммофоном. Это тоже было довольно неожиданно.

– Осторожнее, солнышко, – сказал я, – а то еще надорвешься! Потом с шестом не сможешь прыгать! То есть с вышки. Ты же с вышки на лошади прыгаешь, это высокий спорт…

Октябрина поставила аппарат на землю.

– Ты здесь неделю проторчишь! – злобно пообещал мне Потягин.

Он тоже тут был. Все они тут, вся компания. И я. Как всегда один, как всегда против всех.

– Неделю!

Расхохотался Потягину в лицо.

– Знаешь, Виталя, – сказал я. – Ты продолжаешь оставаться жалок. Впрочем, ты всю жизнь жалок. Тебя презирают все, даже твои коллеги.

– Меня не презирают!

– Урбанайтес называл тебя червяком! А Ахлюстин… Ахлюстин слепил из навоза фигурку, написал на ней «Виталя» и повесил ее!

– Что?!

– Я не вешал фигурку из навоза с надписью «Виталя»! – заверил Ахлюстин.

Стоял со своим ковчегом, обнимал его, как первоклассник букварь. Наверное, всю ночь советовался со своим прапра – что со мной делать?

До чего дремучие все же типы, подумал я. Просто Зимбабве в шестнадцатом веке! Готовы друг друга сожрать без лука! Не, мне нужен отпуск.

– Не слушайте его! – вмешалась Октябрина. – Он же все это специально говорит! Чтобы нас поссорить! У него не язык, а жало!

– Ты мне тоже нравишься, красотуля! – я послал Октябрине воздушный поцелуй. – Ты не переживай, я на тебя зла не держу, я только на них его держу. А тебя я понимаю. Месть покинутой женщины может быть страшна…

– Какая месть? – Ахлюстин поглядел на Октябрину с подозрением.

– Ну как какая, как раньше говорилось – барин поматросил и с обрыва сбросил…

Октябрина влупила мне пощечину. Ах как хорошо!

– Надо ему рот заклеить, – хрустнул зубами сметливый Урбанайтес. – А то он нас опять всех рассорит! У меня есть лента…

– Заклей лучше свои мозги, – посоветовал я. – А то из них опилки сыплются. С такими мозгами ты, мой твердолобый Фома, всю жизнь будешь у Потягина на посылках… Пардон, шевалье, теперь у Ахлюстина на посылках, теперь он у нас в чингачгуках!

Потягин покрылся помидорными пятнами.

– Смотрите, друзья, как чудесно все изменилось за время нашего путешествия! – я окинул подчеркнуто беспечным взглядом окрестности. – Вы открыли в себе много нового! Изменились жизненные ценности! Раньше вождем и группенфюрером был Потягин, теперь он низвергнут с пьедестала, теперь самый главный – Ахлюстин! Великий Ахлюстин, справедливый Ахлюстин!

Покраснел уже Ахлюстин.

– Антон Уткин, ты просто змея, – объявила Октябрина. – Я таких еще не видела…

– Лучше называй меня как раньше, Ужиком. А я буду тебя Тяпой, первая любовь – это тебе не грабли, не ржавеет… Скажи мне, дорогуша, зачем ты тогда нарядилась обезьянкой? – не удержался я.

Ахлюстин блеснул глазом.

– А, понимаю. Ты, наверное, любишь животных. Ярослав, а у тебя случайно нет костюма гориллы? Знаешь, это будет интересно… Хотя я на твоем месте опасался бы – девушка, переодевающаяся по ночам в шимпанзе, может быть опасна. Вот взять Потягина – он переодевался рогаликом…

– Я не переодевался рогаликом! – взвизгнул Потягин. – Ты тут не неделю, ты тут месяц проторчишь! Руки у тебя отвалятся!

Я вздохнул. Надо было продолжать. До конца. Как говорил Ахлюстин – поставить последнюю точку. Я сказал:

– Потягин, я думал, ты обычный рабовладелец средней руки, так, живодер-любитель. Но ты метишь выше, в инквизиторы! Я бы тебе поаплодировал, да руки заняты, извини, братишка. Знаешь, когда мы будем реконструировать Реконкисту, я приглашу тебя на роль Торквемады. Слыхал о таком?

Потягин, несдержанный Потягин, кинулся ко мне с грозными намерениями, но Октябрина и Урбанайтес его остановили.

– Не волнуйся, Антон, ты тут месяц не пробудешь, – успокоил меня Ахлюстин. – И даже неделю ты не пробудешь, мы все-таки не садисты, как ты хочешь представить…

– За всех бы я не ручался, – успел вставить я.

– Три дня будет достаточно, – определил мою судьбу Ахлюстин.

– А как вы отсюда выберетесь? – вопросил я. – Свяжете плот из тростника, парус из соплей?

– Не переживай, – успокоил меня Урбанайтес, – я поставил вихрелет на автовозврат, он прилетает каждую неделю. Так что мы очень скоро будем дома.

– И через три дня мы вызовем сюда Карантинную Службу, – добавил Ахлюстин.

– Разумеется, анонимно? – кисельно поинтересовался я. – Конечно, анонимно! Не вздумайте звонить по открытому каналу – Карантинная Служба вычислит вас в два счета! И спросит – а как же вы оставили беззащитного человека, которого вы до этого истязали плетьми, которого вы бросили в море… Кстати, Ярослав, а чем это ты в меня запустил? Боло?

– Боло, – подтвердил Ахлюстин.

– Я так и подумал. Ваша компания истязала меня, потом бросила здесь в беспомощном состоянии на растерзание диким зверям? Вас об этом спросят. И еще спросят – что вы вообще на этом побережье делали? Чем занимались? В Римскую империю играли? Или что-то совсем безумное?

Ахлюстин плюнул.

И первый раз за все это время я был поражен. Укушен в ухо бесноватой пчелой.

У нас плюют чрезвычайно редко, я почти не видел, как у нас плюют, по пальцам одной руки можно пересчитать. И вот Ахлюстин плюнул. Как положено, как в старину. Слюной. Она расплющилась по земле неровной, похожей на ладонь звездочкой. Ахлюстин поглядел на эту звездочку и расплющил ее ботинком. После этого он достал из сумки книгу.

Не ковчежец в виде гроба. Ожидания мои, увы, не оправдались. Книга. Здоровенная, тяжелая, на вид вполне средневековая, с застежками, поеденными плесенью, коричневым переплетом. Я еще немного надеялся, что это какая-то родовая книга, в нее предки Урбанайтеса записывали самые важные события в жизни, рождение детей, рецепты маринованной сельди, даты первых звездных экспедиций и последних солнечных затмений. Но Ахлюстин кивнул Андрэ, тот приблизился, и боксер вручил боту сей фолиант.

Я от удивления присел даже, и кандалы впились в запястья.

Жаль, что себя со стороны не вижу, подумал я. Я, наверное, очень неплохо сейчас со стороны выгляжу. Враги приковывают меня к скале, скоро прилетит орел клевать мою селезенку, жаль, что погода опять наладилась, ровная, теплая. Тут бы бурю! Надо было поговорить с Магистром, у нас в Ордене есть отличный специалист по погоде, хоть торнадо, хоть ураган, все организовать может, а тут погода меняется просто на глазах…

Камеры! Надо было везде расклеить камеры! Чтобы весь этот пир духа зафиксировать! Вот была бы потеха! Жаль, что поздно додумался, когда меня уже к столбу приковали.

А потом бы рассылал этим по почте. Вот, садится Октябрина через десять лет отобедать в кругу семьи, съесть щей или леща с гречневой кашей, а тут начинается трансляция – как она в юном возрасте била плетьми несчастного мальчика…