Эдуард Веркин - Стеклянная рука

Потом коридор начал загибаться вправо, видимо, он шел вокруг главного зрительного зала. Продвигаться стало гораздо труднее — потолок в этом месте здорово проседал, так что приходилось шагать согнувшись. Все-таки дом был уже старый и потихоньку разваливался.

Тем лучше.

— Это какая-то пещера, — сказала Тоска. — Ты уверен, что нам идти в ту сторону?

— Конечно. Как раз в пещерах и обитают все чудовища. Читай классику про борьбу с чудовищами, Тоска.

— Какую классику?

— «Беовульфа» [8] «Беовульф» — англосаксонская поэма, написанная в VII в., повествует о сражении великого воина Беовульфа с чудовищем по имени Грендель. хотя бы…

— Я кино смотрела.

— Кино — это… это совсем не то, что нужно. Изучай первоисточники, в них мудрость. И все написано: зло обитает в омутах, пещерах, старых мусорных баках и других малоприятных местах. Как это.

Потолок стал еще ниже. Даже мне, человеку невысокого роста, приходилось идти уже на четвереньках, что мне не очень нравилось. Что это за борец с мировым злом, передвигающийся полуползком?

Но делать было нечего, и мы передвигались.

— Скоро спортзал, — сказал я. — Видимо, нам туда…

— С чего ты решил, что скоро спортзал? — спросила Тоска.

— А ты разве не чувствуешь? Раздевалкой до сих пор пахнет.

Тоска поморщилась.

— Знаешь, Тоска. — Я перешел почти на гусиный шаг. — Ты вот собираешь всякий детский народный фольклор, а я могу тебе рассказать на спор двадцать страшных историй, связанных с раздевалками. И каждая из них будет… Ну все, пришли.

Ведьмовский маятник остановился. Я указал пальцем вперед.

Впереди была дверь.

Двустворчатая дверь, какая всегда бывает в спортзалах. На двери была надпись.

На двери было написано «Смер…»

Черными дрожащими буквами.

— Что это означает? — спросила Тоска.

— Ну, может, тут написано «смерч». Или «смерд». Или «смеркается»…

— Там написано «смерть», — сказала Тоска. — Вот и все. Это предупреждение. Предупреждение о том, что входить не стоит.

— Интересно… — сказал я. — Весьма и весьма интересно. Хотя несколько примитивно. Может отпугнуть робкого первоклассника или старушку с задержками в развитии…

— Я бы не стала входить в такие двери. Точно не стала бы.

— А я бы стал. Те двери, в которые не стоит входить, обычно никак не обозначаются. И напротив, подобные надписи на дверях свидетельствуют о том, что кто-то очень не хочет, чтобы мы сюда входили.

— Мне все-таки страшно…

Тоска оглянулась и поежилась.

— Стой тут, — сказал я ей. — Я скоро вернусь. Если что — кричи громко.

Я крутанул томагавк.

— Ты же сам говорил, что в таких ситуациях ни в коем случае нельзя расходиться! — сказала Тоска. — Что по одному почикают…

— Это верно. Молодец, Тоска, быстро учишься. Только вот тут что…

— Что?

— Ты уверена, что не разочаруешься? — Я постучал пальцем по слову «смерть».

— В чем? — Тоска посмотрела на дверь. — В чем я не разочаруюсь? В смерти?

— В охоте на ведьм. Во всем этом нашем мероприятии.

Тоска задумалась. Сняла шапочку и принялась чесать голову.

— Нет, — сказала она через минуту. — Не разочаруюсь.

— Ну, гляди.

Я отошел от угрожающей двери и ударил ногой чуть выше замка.

И, конечно же, замок не выдержал.

Я вошел внутрь.

Так все и оказалось — раньше тут размещался спортзал. Это хорошо было видно по высоким потолкам, болтающимся обрезанным канатам и ободранным баскетбольным щитам, как будто в зале тренировалась сборная США, состоящая преимущественно из негров не последнего размера. И по большим окнам от пола до потолка.

Все пространство от двери до окна и от правой до левой стены было заставлено мольбертами. Штук, наверное, двести мольбертов, а может, и больше. Мольберты стояли друг к другу впритык, даже непонятно, как на них можно было рисовать. На каждом мольберте одна и та же картина — белый мох, белые, чуть с желтоватым отливом осины, синий дрожащий воздух. Вдалеке между соснами размытое красноватое пятно. Ничего особенного. На первый взгляд. Но потом…

Я смотрел в эти осины, смотрел и почему-то не мог оторваться. Голова у меня начала кружиться, картина будто тянула в себя. И в какой-то момент я вдруг даже не почувствовал, я просто понял: сейчас из-за этих осин появится что-то кошмарное…

Тоска положила руку мне на плечо. Я вздрогнул, затем потряс головой, выбрасывая из мозгов обрывки этого наваждения. Паровозов добился того, чего хотел. Картина на самом деле дырявила голову. Детям и беременным женщинам лучше не смотреть.

— Тебе не кажется, что здесь что-то не так? — Тоска оглядывала спортзал. — Что-то не так, только я никак не могу понять, что именно… В этом зале чего-то не хватает.

— Знаю я, чего тут не хватает. Тут не хватает физкультурника. Этакого бодрого-пребодрого физкультурника со свистком. А еще лучше дохлого физкультурника. Чтобы висел на баскетбольном щите, а в волосах у него ласточки свили бы гнездо. Дохлый физкультурник на баскетбольном щите — вот картина, способная излечить раны моего сердца…

— Хватит шутить, — остановила меня Тоска. — Здесь чего-то не хватает на самом деле. Слушай, а почему этой картины так много? Зачем кому-то столько «Осиновых рощ»?

— Знаешь, Тоска, художник Саврасов рисовал «Грачи прилетели» целую кучу раз, не сосчитаешь даже. К нему приходят и говорят: Саврасов, дружбан, не будь медузой, нарисуй «Грачей», а он им — чуваки, да ради бога! Бац-бац — и готово, грачи прилетели. Чувакам — грачи, Саврасову — бабульки. Здесь, мне кажется, то же самое происходит… Примерно. Кто-то усиленно копирует эту легендарную «Осиновую рощу», чтобы потом продать ее за биг бабки. Может, уже и заказы получены.

— Да уж…

— Поэтому я и говорил, что не стоило тебе сюда заглядывать. Разочаруешься…

Я пнул ближайший мольберт, и он грохнулся на пол.

— Вообще-то считалось, что эта картина производит жуткое впечатление. — Тоска разглядывала полотно на соседнем мольберте. — А она не производит. Странное, пожалуй, да. А жуткое — нет. Слухи. Нельзя верить слухам.

— Жуткой была картина в альбоме, — сказал я. — То есть не картина, а набросок. Говорят, что люди хлопались в обморок, когда его видели. А с некоторыми начинали происходить удивительные вещи…

— Знаю, знаю, ты уже тысячу раз рассказывал.

Я пожал плечами.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Давай искать этого придуркоида, он наверняка где-то поблизости.

— Ты думаешь, Паша здесь? — тихонько спросила Тоска.

— Больше негде. Без сомнения, это логово, без сомнения, я чувствую. А потом, у меня есть одна особенность организма: когда поблизости находится тип с именем Паша, пупырышки начинают по коже идти. И сейчас это такие пупырышки, что за ними может спрятаться божья коровка средних размеров. Так что надо хорошенько здесь все осмотреть, и мы его непременно найдем. Идем туда.