Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра

– Куда ты мчишься, дорогой мой Том Беринг? И не связана ли твоя поспешность с хрустальным звоном, который я только что слышал в отдалении?

Дядю Мунка можно было не бояться. Том признался, что поспешность связана. Потому что не хочется, чтобы тетушка застала его на месте преступления и опять грозила каким-то гневом, который должен приехать с отцом.

– Кстати, дядя, вы не знаете, кто он такой, этот гнев?

Ну и далее – по плану. Дмитрий Витальевич вполне справился с ролью. Его поздравляли и благодарили. И сразу дали посмотреть запись – на экранчике видеокамеры.

Он посмеялся:

– Не знал за собой таких талантов. Теперь, если уволят из школы, пойду во МХАТ. Или в крайнем случае в местный ТЮЗ…

С Томчиком они распрощались с особенным дружелюбием, пожали друг другу руки…

Снимали, снимали, и вдруг оказалось, что сделано очень много. Осталось два-три последних эпизода. Тут работа застряла. Ребята из кружка “Умелые руки” все никак не могли переделать сухой разлапистый пень в туземное божество – то, что привез домой на память о дальних берегах капитан Беринг. Именно в это страшилище должен был стрелять Том и “убить на веки веков” страшного Гнева, мысли о котором угнетали его душу. Уже и каникулы прошли, а чудище все не было готово. Петруша взывал к совести “умелоручного” руководителя, но тот ссылался на какие-то причины…

Томчик однажды во Дворце отвел меня в сторонку.

– Женя, можно я спрошу про одно… про свое сомнение?

Он чаще общался с Люкой – она его приводила во Дворец и провожала домой, заботилась о костюме и все такое прочее, – но я видела, что мне он доверяет все же больше, чем ей. Вот и сейчас…

– Спрашивай, конечно, Томчик… – Я чуть не добавила “про свое сомнение”, но он тут же учуял бы шутку, пусть самую безобидную. – Что случилось?

– Вот я должен буду стрелять… в этот страшный пень… а он на самом деле кто? Какой-то африканский бог?

– Видимо, индейский…

– Все равно… он же бог. Пусть не самый главный, а все равно… Женя, в бога ведь стрелять, наверно, нельзя?

Вот ведь как!

Осторожно-осторожно, чтобы сомнение Томчика не стало еще больше, не смешалось со страхом, я сказала:

– Вообще-то ты прав… Но дело в том, что это не настоящий бог, а идол. Идолы – никакие не боги. Туземцы с ними не церемонятся. Если видят, что идолы не откликаются на их заклинания, они лупят их палками и даже сжигают в кострах. А если идол изображает злого духа, то тем более, так ему и надо. Поэтому стреляй смело…

Он чуть улыбнулся:

– Тогда ладно… Только смело не надо. Я ведь должен стрелять в Гнева с перепугу. Увижу и сразу – бах!.. Женя, а стрелять придется из рогатки?

– Что ты! Из револьвера! Петруша обещал принести очень похожий на настоящий, грохает специальными патронами.

Мне кажется, Томчика это не обрадовало. Он потоптался на паркете своими ботинками с пуговками, подергал галстук матроски.

– Томчик, что случилось? – опять сказала я.

– Нет, ничего… так. Это потом…

Иногда к нам на съемки заглядывал сам директор Дворца Федор Федорович Истомин. Был он пожилой, с седоватыми усами, худой и со спортивной выправкой. Еще бы, мастер спорта по туризму. Правда, сейчас он в походы ребят не водил, хватало забот с дворцовыми делами… Оказался он и на съемке в парке, когда Дмитрий Витальевич изображал дядю Мунка. Они узнали друг друга, поговорили, посмеялись даже о чем-то. После этого Федор Федорович стал приглядываться к нашей “творческой группе” внимательнее.

Петруша однажды шепнул нам, что хочет уговорить директора сняться в роли капитана Беринга.

– Думаю, не откажется. Там дела-то на пятнадцать минут!

В самом деле! Том палит в идола, тот рассыпается, на выстрелы вбегает отец, мальчик бросается к нему:

– Папа я убил этого Гнева!

Отец подхватывает его на руки…

Вот и все.

Мне тоже казалось, что директор согласится. Ведь согласились же Варвара Мстиславовна и Дмитрий Витальевич! А у Федора Федоровича роль всего в несколько слов, никакого труда. К тому же поглядывал на нас директор с симпатией.

Только плохо, что съемки застряли из-за идола.

А в середине ноября мы увидели, что директор ходит насупленный и молчаливый. И скоро стало понятно – почему. Опять пошли слухи: Дворец отберут…

Впрочем, на этот раз были не слухи уже, а конкретная информация . Взрослые работники Дворца теперь не скрывали от ребят, что скорее всего придется переселяться “кому куда”. В районные детские клубы…

Об этом писали и газеты. Об этом говорил в “Новостях” и мэр города, разводил перед телезрителями руками:

– А что мы можем сделать? Дворец не городская, а федеральная собственность, есть распоряжение из столицы…

Наконец высказался по этому вопросу и сам ППЦ – генерал-лейтенант Петровцев. Правда высказался не конкретно, а так, вскользь.

– Определенные силы, – сказал он, – заинтересованы, чтобы концентрировать внимание на “дворцовой” проблеме. Это позволяет им дискредитировать идею укрепления стержня централизованной власти. Конечно же, они действуют не в интересах детей, а в собственных интересах. Мне Дворец не нужен. Мне просто нужно место для нормальной работы. Этого требует и Москва. Где именно городские власти найдут такое место – их забота. Уверен, они специально нагнетают обстановку, чтобы показать: смотрите, какой деспот этот столичный посланец. А у меня масса проблем, и проблема резиденции среди них – вовсе не самая важная. Необходимо стабилизировать экономику региона…

Во как солидно и по-научному!

– Врет, – сказала я. – Все знают его слова: “Это мне подходит. Лучшего места в такой дыре не найти”.

Мы смотрели телевизор на кухне. Старенький, портативный, черно-белый. Лет десять назад его подарили папе на день рождения. Мы этот “скворечник” любили и включали даже чаще, чем цветную “Айву”, стоявшую в большой комнате.

Был вечер, мы поужинали и пили чай – мама, я и дядя Костя, который опять “заглянул на огонек” (а Илюха, конечно же, снова где-то покорял компьютерные пространства). Генерал Петровцев с маленького экрана рассказывал нам о трудностях, которые встретили его, Полномочного представителя центра, когда он появился в наших краях. Он не все время говорил по-казенному. Иногда переходил на доверительный, домашний такой тон. Мама сказала:

– А внешне он вполне симпатичный. Есть в нем определенный аристократизм…

– В училище говорили, что он похож на Тухачевского, – усмехнулся дядя Костя.

– Вы вместе учились? – удивилась мама.

– Не вместе. Я только поступил, когда он был уже на пятом курсе. Выпускники не жаловали вниманием “салаг”, но Петровцев иногда снисходил. А мною он заинтересовался, когда узнал, что земляки. Приглашал иногда к себе в комнату… Ну, там бутылочка, закусочка. Старшекурсники жили почти как офицеры, строгостей не много… Сидели, вспоминали знакомые места. Оказывается, в детстве мы обитали на соседних улицах. Правда, не были знакомы. Он-то был тогда уже старшеклассник, а я малявка…