Евгений Рысс - Остров Колдун

– Будто облачко? – негромко спросил он Новоселова.

– Похоже на то, – ответил Степан.

В это время на палубу поднялся Жгутов. Вид у него был очень жалкий.

– Разбирать надо мотор, Фома Тимофеевич, – сказал он, глядя в сторону.

– Да ведь ночью же ты разбирал? – спросил капитан.

Жгутов молчал.

– Ну, говори, разбирал или нет?

Жгутов молчал. Фома Тимофеевич подошёл к нему, взял его двумя руками за плечи и притянул к себе.

– Может, обманул? – тихо спросил он. – Может, не ремонтировал? Ну, говори!

Жгутов шмыгнул носом и, с тоской глядя вдаль, сказал:

– Обманул, Фома Тимофеевич.

– Так, – кивнул головой Коновалов. – Где ж ты ночью-то был? Спал, бездельничал?

– Гулял с ребятами, Фома Тимофеевич, – сказал Жгутов, – всю ночь гулял.

– Что ж ты думал? – спросил капитан. – На что надеялся?

– Думал, до Черного камня добежим, – жалобно тянул Жгутов, – а там отремонтируюсь.

– Совесть прогулял, Жгутов, совесть! – чуть не шепотом сказал Фома Тимофеевич. – Честь потерял. Какой же ты негодяй, Жгутов! – Он в ярости занес кулаки над Жгутовым, но, сдержавшись, опустил их. – Как с мотором? – спросил он.

– Фома Тимофеевич, – захныкал Жгутов, – дайте мне три часа. Я разберу мотор. Я успею. Видите, безветренно, небо чистое. Я буду как чёрт работать. Дайте мне три часа.

– Три часа тебе дать? – спросил Коновалов. Он взял его за плечо, подвел к борту и показал на горизонт: – Видишь облачко? Посмотри хорошенько. Это шторм на нас идет. А мы убежать не можем и выстоять не можем. А у нас дети на борту, Жгутов. У нас женщина на борту. Кто отвечать будет? Ну, ты пойдешь рыбам на корм. Ты заслужил, а они при чем?

– Виноват, Фома Тимофеевич, – сказал дрожащим голосом Жгутов. Он, кажется, очень перепугался.

– Десять минут я тебе даю, – сказал капитан. – Кровь из носу, чтоб мотор работал, ясно? Иди.

Жгутов пошел по палубе, дошел до люка и остановился. Глафира, растерянная, испуганная Глафира, стояла на трапе, до пояса высунувшись из люка. Достаточно было посмотреть на её лицо, чтобы понять: она слышала весь разговор. Она знала все. Надо же было столько лет бояться моря, решиться наконец выйти в безопасное плавание и сразу попасть в такую катавасию!

– Пусти, – бледными губами пролепетал Жгутов.

И Глафира спустилась вниз и моторист за нею.

Степан стоял на руле. Фома Тимофеевич ходил по палубе взад и вперед, а облако все росло и росло. Оно, видно, мчалось на нас с огромною быстротой. Над вамп ещё светило солнце, а на севере море было уже темное, пасмурное, и уже белые барашки были видны вдалеке, и будто холодом дышало на нас с севера. Капитан все шагал по палубе и вдруг остановился прямо перед нами.

– Вот что, ребята, – сказал он резко, – скоро, понимаете, шторм начнется, а у нас мотор не в порядке. В общем, надо, знаете, ко всякому приготовиться. Ты-то, Фома, морской человек, я думаю, трусить не будешь, а вот Даниил не знаю. Ты как, Даниил?

– Я что ж, – сказал я, и мне самому было стыдно, такой у меня был дрожащий голос. – Я постараюсь.

На палубу поднялась Глафира. Бледная подошла она к рубке.

– Что ж это, Степан, – сказала она, – погибать будем? Как же это Жгутов нас всех потопил?

– Ну уж и потопил! – сказал Степан. – Может, ещё и не потонем.

– Ой, – запричитала Глафира, – ой, Степа, боюсь! Ой, Степа, боюсь! Сил моих нет, Степа! Под водой-то рыбы, акулы, утопленники.

Фома Тимофеевич в два прыжка оказался возле неё. От его обычной медлительности следа не осталось. Он был быстр в движениях, решителен и резок.

– Кто говорит «боюсь»? – рявкнул он. – Если кто струсит, плохо будет. Не до шуток. Спасаться надо. Не советую трусить. Поняла, Глафира?

– Поняла, Фона Тимофеевич, – сказала Глафира и всхлипнула.

Фома Тимофеевич словно забыл про Глафиру я, подойдя к борту, стал внимательно вглядываться в стремительно выраставшее облако. Тихо было на палубе. Все молчали. Потом ласково сказал Степан:

– Страшно, Глаша?

И совсем тихо, боясь, как бы не услышал Фома Тимофеевич, сказала Глафира;

– Ой, Стёпа, знали бы вы, как страшно! Смотрите, тень пала какая! А тучи какие! Страшно, Стела!

– Ничего страшного, – ласково сказал Степан. – Выживем, Глаша,

Холодная тень пробежала по боту. Облако закрыло солнце. И в эту минуту отчетливо застучал мотор. Коновалов повернулся и спокойно сказал:

– Ну вот, значит, и трусить нечего. Раз мотор работает, может, и выстоим.

– К берегу ворочать? – спросил Степан. – В губу убегать будем?

– Прямо на норд, – резко сказал Фома Тимофеевич. – Ты что, хочешь, чтобы нас о камни разбило? Нам одно спасение – носом на волну.

Резко засвистел ветер.

– Начинается, Степан, – сказал Фома Тимофеевич. – Правь на волну, и только бы мотор не сдал.

– Выдержим, – спокойно ответил Новоселов, поворачивая штурвал. – Всякое ведь выдерживали.

На палубу выскочил Жгутов. Он был взлохмачен и возбужден.

– Ага! – кричал он. – Работает! А вы, Фома Тимофеевич, говорили! Жгутов знает машину! Жгутов понимает машину! За Жгутовым не пропадешь!

Только он успел это сказать, как мотор замолчал.

– Вниз, дрянь! – крикнул Фома Тимофеевич.

И Жгутов провалился вниз, точно снизу его кто-то дернул за ноги. А ветер свистел сильней и сильней, и бот положило набок. Меня швырнуло к борту, и я услышал свой испуганный крик, и сразу Фома схватил меня за руку и потащил к трапу. Я поскользнулся и упал на колени и только стал подниматься, как услышал резкий голос капитана:

– Все вниз! На палубе остаемся я и Степан.

По чести сказать, от страха я потерял голову. Я так до сих пор не понимаю, каким образом вытащил меня Фома. Я только помню белое от ужаса лицо Глафиры и Фому, который держал меня за руку, а другой рукой уцепился за крышку люка. И снова громко, отчетливо застучал мотор. Степан с напряженным лицом медленно ворочал штурвал. Волна налетела на палубу и окатила нас всех. А потом бот медленно повернулся и выпрямился.

Я протер глаза и увидел бурное море вокруг, и палубу, и нос бота, который то поднимался, то опускался, с шумом расплескивая воду. Я увидел спокойное лицо Степана, напряженное, бледное лицо Фомы, продолжавшего крепко держать меня за руку, Фому Тимофеевича, по бороде которого стекала вода и который спокойно сказал:

– Ну, вот и выпрямились. Страшное позади. А ну-ка, все вниз!

Бот поднимался и опускался вверх-вниз, вверх-вниз, и в этом уже было спокойствие: его не швыряло бессмысленно из стороны в сторону. Бот идет и будет идти, пока мотор работает. А мотор покуда работает. Он стучит отчетливо, громко, ровно. Я вытер лицо и шагнул к люку. По чести сказать, мне и самому хотелось в трюм. Что-то мне не понравилось, как окатывает волна. И вдруг я остолбенел. Навстречу нам по трапу поднималась… кто бы вы думали?… Валя! У неё было спокойное, заспанное лицо. Она оглядела нас всех и, кажется, даже не заметила того, что мы все взволнованные и мокрые.