Ирина Стрелкова - Одна лошадиная сила

У Вихря мозжили суставы, он чувствовал приближение холодов, но страха не было. Вихрь знал, что ему уже не придется, как прошлой осенью, плестись обратно в фабричную конюшню. У него появился Хозяин, появилась стоящая правильная работа.

Когда-то давно Вихрь делал эту стоящую работу, и люди его уважали. А на фабрике Вихря угнетали насмешки над его единственной лошадиной силой, ничтожной по нынешним временам, когда в мотоцикле и то сидят тридцать семь лошадей. Вихрь вовсе не был так туп и нечувствителен к словам, как полагали завзятые остряки.

Вовсе плохо стало Вихрю, когда умер старый конюх дядя Егор. Конюхи менялись часто, и среди них уже не встречались добрые, знающие свое дело. От каждого оставались у Вихря памятные рубцы. И били-то зазря. Он никогда не ленился в упряжи. Он работал всю жизнь и хранил верность правилам, которые исстари сложились у рабочих лошадей и были известны опытным людям. Если рабочая лошадь замедляет шаг, опытный человек ее не хлестнет, он знает, что лошадь сама умеет раскладывать силы — где расслабиться, где подналечь. А Вихря хлестали, не уважая ни его стариковский для лошади возраст, ни трудовой стаж. Он постоянно чувствовал себя униженным. Не стало выездов в город, которые Вихрь любил. «Вот еще! Буду я срамиться! — раскричалась женщина в белом засаленном халате. — Хотят, чтобы я привезла ящик макарон, пускай дают машину!» Конюх погнал Вихря обратно в конюшню, ругаясь, стал распрягать. Новый конюх всегда ругался, запрягая или распрягая лошадей. Он не умел обращаться с упряжью, с уздечками, хомутами, гужами, оглоблями, седелками и чересседельниками, а винил всегда лошадей, ругался и бил кулаком по глазам. Вихрь пугался, шарахался, упряжь сваливалась — и мучение начиналось сызнова.

Прошлой весной на майские праздники конюх три дня не проведывал лошадей. Голодные лошади понуро терпели, стоя в конюшне. Фабричный двор их не манил. Чего они там не видали? Вытоптанной догола земли, черных масляных луж? Вихрь вышел и побрел вдоль забора, пощипывая пробившуюся кое-где хилую травку. Возле конных ворот он остановился. Может быть, отворятся?

Иногда по ночам Вихрь просыпался от слабого скрипа этих ворот. В конюшню вбегали торопливые люди, светили фонариками, в глазах лошадей загорался синий и красный огонь. Люди ловко накидывали уздечки, выводили лошадей за ворота.

Вихрь полюбил ночные прогулки по городу, потому что днем ему все больше приходилось стоять без дела в конюшне. Прогулки всегда заканчивались за городом, в лесу. Лошадей кормили овсом, и Вихрь уводил свой табун обратно в конюшню.

В тот майский день ворота так и не отворились. Вихрь побрел вдоль забора, стало темнеть, ворота в город стояли открытыми, Вихрь оказался на улице и завороженно двинулся тем путем, каким ездили ночные всадники, — в зеленый свободный мир.

В конюшню он не вернулся, остался в лесу, облюбовал укромные поляны с сочной травой и повел вольную жизнь, держась в стороне от лосиных троп и не подпуская близко людей.

А потом пришла осень. Вихрю стало страшно в почернелом безлистом сквозном лесу. Он уныло поплелся обратно в конюшню.

Конюх избил его стальным прутом и больше не называл Вихрем, только по-ругательному Тунеядцем, держал впроголодь и, выпивши, кричал, что сдаст на мясокомбинат.

Следующей весной Вихрь снова ушел в бега. Теперь он инстинктивно брел в ту сторону, где родился и рос, где его впервые запрягли и стали приучать к работе. Как и в прошлом году, Вихрь обходил стороной лосиные тропы и не подпускал к себе людей. Но одному он почему-то доверился, позволил накинуть уздечку. Вихрю почудилось, что когда-то раньше он знал этого человека. А может быть, и нет. Просто от человека пахло землей и работой. Вихрь послушно пошел за ним, и человек привел его в деревню. Собрались женщины, жалели Вихря, принесли ему ведерко болтушки из муки и мелко нарезанной моркови. Человека они называли не по имени, а Хозяин, очень уважительно.

Вихрь с удовольствием поел болтушки, напомнившей ему давние годы, деревню, где он родился и рос. Там его тоже кормили болтушкой, и на фабрике дядя Егор, а после смерти дяди Егора — никогда.

Вихрь ел и чутко шевелил ушами. Женщины жаловались Хозяину на пастуха Жижина. Вовсе разнаглел! Плати ему десятку за вспашку огорода. А где ее, десятку, взять?.. И спрашивали Хозяина с опаской:

— Тебе не попадет? Лошадь-то чужая. Хватятся.

— Не хватятся! — уверенно говорил Хозяин.

На ночь Вихря заперли в коровнике. Рядом в загородке стояла коза. Наверх забрались куры с петухом, они долго возились на нашесте, бормотали, хлопали крыльями и наконец затихли. Вихрь тоже задремал. На воле ему делалось по ночам бесприютно. Он пугался скрипа деревьев, крика ночных птиц, даже мышиного писка. А тут, просыпаясь время от времени по стариковской своей привычке, он слышал рядом спящих кур, козу, втягивал ноздрями домашние запахи коровника и все больше надеялся, что теперь все будет правильно и справедливо.

На рассвете Вихря разбудил хриплый крик петуха. Пришел Хозяин с охапкой только что накошенной росистой травы. Он выстриг у Вихря шерсть вокруг болячек, чем-то помазал. Вихрь почувствовал, что постоянный мучительный зуд исчез.

Несколько дней Вихря держали взаперти, Хозяин приходил и мазал его пахучей мазью, женщины кормили болтушкой, в которую они стали понемножку класть запаренный овес. И наконец наступил день, когда Хозяин вывел Вихря во двор, густо заросший травой. Вихрь увидел на траве знакомый предмет и тоненько заржал. Женщины радостно загомонили:

— Плуг узнал, плуг! Лошади, они умные.

Хозяин похлопал Вихря по спине:

— Умеешь пахать? А я нет.

Он стал запрягать, и Вихрь шарахнулся от поднятой руки.

— Ты что? Ты не бойся.

Хозяин обнял Вихря за шею, а женщины запричитали и стали объяснять Хозяину, что у пьяниц и дураков лошади завсегда пугливые.

— Ничего, пройдет. — Хозяин крепче обнял Вихря и дал знак женщинам, чтобы надели хомут.

Вихрь мелко дрожал, но больше не шарахался.

За плугом сначала шла одна из женщин. Вихрь чувствовал, что она держит плуг умело, но слабо. Потом за плуг взялся Хозяин. Он оказался понятливым. Да и Вихрь ему подсказывал, что следует делать человеку, идущему за плугом. Хозяин с непривычки быстро уставал, садился на землю. Вихрь отдыхал, стоя в борозде. Он тоже быстро уставал, пахать землю — трудная работа и для человека и для лошади, но нет работы главнее и важнее, чем пахать. Пока они управились с тремя огородами, Вихрь натер шею, у Хозяина руки покрылись кровавыми мозолями. С перевязанными руками Хозяин сидел за праздничным столом, накрытым по случаю завершения весенне-полевых работ. Стол вынесли во двор, на травку. Вихрь с марлевой нашлепкой на стертом месте встал неподалеку, и его тоже угостили пирогом. Женщины усердно потчевали Хозяина и вздыхали: