МеРи Назари - Стереть зиму с городского лица

Но раздался звонок, и в приоткрытую дверь протиснулась очень красивая и очень бледная девушка.

Мама встретила ее, вся в замазке и белилах, с обоями под мышкой и валиком для нанесения клея в руках. Девушка кинула робкий взгляд в квартиру и увидела холл, заваленный мешками сухой смеси, заставленный ведрами со шпатлевкой и банками с краской, отчего нерешительность ее лишь усилилась. Только затем она перевела испуганный взгляд на Ликину маму.

Обе стояли, смотрели друг на друга и молчали.

«Извините, – сказал папа со стремянки из-под самого потолка. – У нас ремонт. Мы только месяц назад въехали в эту обаятельную обитель, но она оказалась не совсем пригодной для жизни, вот мы и взяли отпуск и хотим привести все в божеский вид…»

«Хотя бы в божеский вид…» – прорезалась речь и у мамы.

Девушка по-прежнему молчала, а наблюдательной Лике показалось, что она качнулась.

«Моя жена дизайнер, – продолжил папа извиняющимся тоном, и с потолка на него сорвалась белая блямба, которую он снял со лба замазанной белым тряпкой. – Она, видите ли, считает, что нет предела совершенству, даже божественному…Впрочем, о чем я…вам плохо?»

Девушка и, вправду, оперлась о раскрытую дверь. Цвет ее лица немногим отличался от цвета потолочных белил. Она попыталась улыбнуться, это Лика отчетливо видела, однако ничего не получалось. Похоже, радость была уже не по силам незнакомке, так она измучилась. Но вдруг что-то затрепыхалось у нее за пазухой, пытаясь вырваться на свободу.

«Неужели у нее так сильно бьется сердце?» – удивилась про себя Лика и вгляделась в незнакомку.

«Я не верю, что я вас нашла, – сказала та очень тихо, почти шепотом. – Я счастлива, что отдам ее, наконец, вам, в ваши надежные и любящие руки.

Мелькнул красный кусочек ткани – и Лика поняла вдруг, ЧТО за пазухой у пришелицы!

«Диди!» – закричала она что было сил. Девочка вскочила с дивана, с трудом выбираясь из кучи хлорвинила, перемежаемого с диванными валиками с розами на обивке и рулонами с изображениями Эйфелевой башни и Бруклинского моста, и бросилась к своей любимице. – «Неужели мы потеряли ее при переезде, мама?»

Но то, что она увидела, назвать куклой было невозможно. Ее ручки и ножки смялись, а глазки и губки исчезли, словно кто-то пропустил ее через стиральную машину – что с китайскими куклами делать категорически воспрещается.

«Что с ней… что?! – спрашивали все. – Кто же тебя так, дорогая?»

«А ей не больно?» – пытала маленькая хозяйка спасительницу куклы, от жалости прижимая ладошки к своим губам.

Сквозь опущенные ресницы нежданная гостья наблюдала, как ненаглядную Диди окружили заботой добрые люди…Наконец подобие улыбки мелькнуло на ее губах, и она сделала шаг назад…еще…и еще…

Взволнованные встречей с пропавшей, а теперь вновь обретенной, любимицей, никто из домочадцев не заметил исчезновения незнакомки…

«Подождите, подождите!»

Мама рассказывала потом, как бросилась ее догонять, чтобы выразить благодарность, и нагнала у самого выхода из дома, где девушка с большими синими глазами, прислонясь к стене, медленно сползала на цементный пол у парадной двери подъезда.

Наконец, она слегка приподняла длинные ресницы.

«Что с вами?» – спросила Ликина мама.

«Теперь все прекрасно…Я просто переволновалась…» – девушка через силу выпрямилась и улыбнулась.

Ликина мама пошарила в кармане фартука и осторожно надела на шею незнакомки бирюзовый кулончик с серебристой лилией на створке.

«Вот. Он из лазурита, очень-очень везучий. Вставьте в него свой портрет – и вам обязательно привалит огромное счастье. Спасибо вам».

«Как странно, – прошептала девушка, едва шевеля губами. – Но меня тоже зовут Лилией».

Запахнувшись поплотней от залетевшего в подъезд снопа снежинок, она исчезла в вихрях метели…

Глава 1

2

Блуждая по улицам города, Лилия чувствовала, что проклятие каменного монстра уже простерло над ней свое зловещее покрывало. С каждым днем ей становилось хуже и хуже.

В тот миг, когда прелестное шестилетнее создание вспорхнуло с дивана, заложенного стройматериалами, чтобы выхватить из ее рук комочек в красной тряпице и прижать его к груди, Лилия почувствовала, как что-то отвалило от сердца – темное, тягучее, тяжелое.

Но тут же почувствовав себя хуже, как могла, спешно двинулась назад. Ноги не держали ее, нестерпимо хотелось прилечь – но, превозмогая слабость, она по стеночке спустилась с недлинной лестницы. Смутно она помнила, что ее нагнала и благодарила какая-то женщина в закапанном краской платке, похожая на Ликину маму, тусклым воспоминанием мелькнула хлопающая подъездная дверь…

Лиля упала, свесившись с решетчатой балюстрады моста.

Тут и нашли девушку блюстители порядка и отвезли ее во вторую градскую больницу, куда собирали замерзших в дороге бедняжек.

Несколько дней и ночей больная металась в беспамятстве.

Перед внутренним взором вперемежку мельтешили разнообразные лица людей и морды зверей. Это был несовместимый со здравым рассудком калейдоскоп.

Даже образ любимой Диди не спасал ее. Если девушка видела свою любимицу улыбающейся, то это не походило на правду, и девушка не могла прекратить мучительные поиски, а если лик куклы был грустным, то сердце названой матери сжималось невидимой рукой.

Однажды утром Лилия пришла в себя. И тут, словно по заказу, первые лучи весеннего солнца пробились сквозь пыльную бязь окон.

Девушка приподняла туманный взор и в свите завотделения, ежедневно обходящего больных, увидела глаза, внимательно глядящие прямо в сердце. Она вздрогнула внутренне, и боль забившей в жилах крови прошла по всему телу.

Теперь эти глаза обладали необыкновенной силой в ее видениях, спокойно заслоняя и стирая ставшие привычными кошмары.

Она спрашивала себя: что реальней? Кошмарные видения или эти глаза? И не могла найти ответа. Оттого ее душевная болезнь только усилилась, и, чувствуя это, в отчаянной попытке спасти свою душу, она замыслила побег.

Она попробовала встать. Ноги с трудом, но послушались ее. Превозмогая слабость, она дошла до конца коридора. Там, отдохнув, опершись руками о серый ребристый подоконник, пошла в другой конец. Отлежалась и после обеда начала хождение снова.

От обеда она оставила немного свеклы и нанесла румяна на белоснежные щеки.

На следующем утреннем осмотре она натужно улыбалась и даже попыталась шутить. Тут впервые она ощутила на себе иной, отличный от первого, взгляд. Сощурив один глаз, Завотдела пристально разглядывал пациентку. Сквозь линзы очков открытый глаз казался рыбьим. Был беглым, скользким, неприятным.