МеРи Назари - Стереть зиму с городского лица

И тут она увидела, что ей кто-то подмигивает…

Из темного угла Зорькиного стойла Лику сверлили два глаза.

За тяжкими раздумьями она совсем забыла о Дурмалее!

Глава

4

Итак, Дурмалей подмигнул, а Ликина рука, дрогнув, застыла на пути из кармана.

Он все знал про «киндер»! Но при этом не наябедничал маме. И, главное, не собирался!

Ликина душа металась. Дурмалей весел, значит, ему не завидно.

Может, он просто не любит шоколад, как большинство взрослых? Это доказывает, что Ликины размышления правильны…

И это здорово! –внезапно подумала она. Дурмалей теперь казался Лике добрым и милым. Оказывается, даже в разбойниках бывает что-то привлекательное.

– Мама, – решила уточнить Лика, – а дурмалеи навсегда остаются дурмалеями, или они могут работать на других работах?

Мама застыла с граблями на весу и недоуменно поглядела на дочку. Она не сразу поняла вопрос. Но потом догадалась.

– Ты хочешь знать, станет ли наш Дурмалей когда-нибудь добрым?

Лика кивнула. И мама, подумав, сказала:

– Думаю, что если его перевоспитать, то он сможет стать более-менее хорошим.

Лика тоже чуть подумала.

– Я все поняла, мамочка. Когда человек еще Дурмалей, то он менее-более, а потом наоборот.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивилась мать, и грабли вновь зависли, как в компьютерной игре. – Поясни, детка, а то опять я ни бе, ни ме.

Мама всегда так говорила, когда что-то не понимала от слова «совсем».

– Ни бе, ни ме… – огорченно повторила Лика.

Ну как после этого всерьез относиться к большим? Только решишь, что тебя понимают – и вот, здрассте!

Пришлось, как обычно, объяснять маме.

– Ну вот, если Дурмалей еще злой – то это менее добрый, понимаешь? А когда он станет добреть, то он уже более! Вот тогда про него и говорят, что он стал более-менее. Теперь понятно?

– М-м-м… Ну что ты будешь делать: какая я глупая! Или это ты говоришь невразумительно.

С этими словами мама вновь принялась за работу.

Всё.

Всё насмарку. И как тут без слез обойтись?

Из чего только сделаны взрослые, чтобы не понимать таких простых вещей!

Лика недовольно шаркнула ножкой.

«А вот не зря Галинка всем дядям и тетям в журнале усы рисует», – подумалось вдруг, и злая улыбка искривила Ликины губы.

Но тут же что-то царапнуло сердце.

– Об этом я никому рассказывать не буду. Даже маме, – прошептала девочка.

Она оглянулась. Мама орудовала в самом конце помещения и, конечно, ничего не слышала. Девочка зашептала еще тише —одними губами.

– …а Борька плюется…– прорвалось из шепота в полный голос.

Лика закрыла ладошкой рот и оглянулась: ее по-прежнему никто не слышал.

Настроение стремительно поднималось.

Наконец оно вернулось на прежний уровень, и Лика перешла с шепота на нормальный голос.

– …А Зинка обижается, когда ее называют корзинкой, – шалунья хихикнула. – Вот глупышка! Не в самом же деле, она корзина! Она же не фея, чтобы превращаться! И она не в цирке. Это понарошку. Как же тут обижаться? А Кузя говорит, что у всех взрослых в голове – СЕРОЕ ВЕЩЕСТВО !.. Как он мог такое подумать?!

Не замечая, что, заметая пол метлой, мама подошла ближе, Лика говорила все громче:

– Неужели СЕРЫМ или черным каким-нибудь ВЕЩЕСТВОМ можно подумать хорошую мысль?! Вот дуракеша…

– Извини, я не права, – сказала вдруг мама. Она присела на корточки и поцеловала дочку в щечку.

– А Кузя прав? – спросила Лика, целуя в ответ маму, уже совершенно забыв про обиду.

– Кузя?! Ну, как же, как же…конечно… а как иначе…конечно, прав.

– Что?! Он говорит, что у взрослых СЕРЫЕ МОЗГИ

Она посмотрела на маму. Мама, оказывается, опять ее не слушала, а кому тогда Лика все это рассказывала?..

– Нет уж, извини, тут он не прав, – поспешила исправиться мама, прочтя в глазах дочери разочарование.

– Так он все равно говорит! Вчера нам так и бабахнул, что люди думают серыми веществами! А мы ведь тоже люди, мама? И вот «фикус», например, разве хорошее слово?.. Его-то можно придумать и серым веществом. Но красивые слова – нет!

Лику прорвало. Вопросов подступило страшное множество. Дожидаться ответов не оставалось никакой возможности – и пришлось перебивать саму себя. Впрочем, и это уже не помогало.

– А знаешь, мама, если бы мы жили в волшебной стране, то девочки были б чудесками, а мальчики – чудесами…Правда ведь? Потому что волшебство – значит чудо. Чудо—это папа, а чудеса и чудески —мамы и дети. А солнце—это для Земли пра-, пра-, пра-, пра-…

– Прадед.

– Подожди, мама, я еще не закончила… пра-, пра-, пра-… А Кузя говорит, что он первоклассный мальчик, потому что в первом классе учится…А Слава сказал, что это бред, и что Кузя просто хвастун. Правда? Прости, мама, я сказала нехорошее слово!

– Какое же?

– Блед.

Вместо ответа мама обняла Лику, вывела из коровьего дома и закружила вокруг себя. Потом они, смеясь, упали в траву. А цветы долго удивлялись и недоверчиво качали головками.

Мама сорвала мятлик.

– Давай полежим здесь, посмотрим в небо и пожуем травинку.

– Правильно, как Зорька! Давай, ты Зорька, а я Снежок. Мама, а вон близко облако с загогулинами…

– Какое облако?

– Вон то. На него как раз темное наплывает…видишь? Как у меня на знаке, который ты вышила собственными руками…

– Какой знак? Я ничего не вижу.

– Ну, оберег у меня футболке…Помнишь, ты говорила, что пока вышивала, семь раз укололась.

– Ах, оберег…Твоя правда – целых семь раз. Со мной такого отродясь не бывало. А завитки на вышивке означают белую розу. Что ни завиток – то лепесток.

– Лепестки в небе я вижу хорошо. А что серое? Не мозги же?

– Перышко голубиное. Сизое. Из-за этих перышек голубей называют «сизарями». А белая роза – символ большой любви.

– Какой? – большой? – на всю улицу?

– Да. Но прошу тебя, не разглагольствуй больше. Давай просто послушаем тишину. Нам скоро возвращаться в Город…

– Ха-ла-со, только… – Лика приподнялась на локте. – Мама, а можно детям говорить «не лазглагольствуй»?..

Лика больше не интересовалась судьбой Дурмалея. А все оттого, что, проходя мимо папочки-мамочкиной комнаты вечером, услышала следующий разговор.

–Кто ж знал, что он такой прощелыга! Притворился, что нога болит и потребовал врача. Я глянул: нога синяя. Я ж не специалист по окраске тканей медным купоросом. А доктор Горгонов сказал, что еще немного, и начнется гангрена. Я созвонился с полицией, согласовал. Дал адрес клиники. Когда они ехали с ним в участок, этот колобок и от полицейских ушел…А теперь вот нас вызывают для дачи показаний.

– Боюсь, мы сюда не вернемся, – раздался мамочкин голос. – Да и как оставаться? Каждый день трястись за Лику, что она опять встретится с этим отморозком? Глупо как-то.