Струан Мюррей - Дети прилива

– Право слово, – сказал он, задыхаясь, – можно подумать, ты пытаешься улизнуть от меня.

– Да, пытаюсь!

Элли вытянула из привязанного к ремню кошеля шар размером с каштан и с силой швырнула его между ними двумя. Раздалось шипение, и вверх поползло облако серого дыма, наполняя переулок резким и едким запахом.

Убегая по мостовой, Элли слышала возмущённые крики Финна:

– Думаешь, этот фокус со мной сработает, Элли? Думаешь, я тебя не смогу найти? Отлично, ОТЛИЧНО! Покинь меня снова, оставь меня совсем одного! Это у тебя хорошо получается. Но я скоро тебе понадоблюсь, вот увидишь!

Я отступил назад, к стене. Я пытался заговорить, но слова не приходили.

– Клод, это я, – сказал Питер.

– Нет, – прошептал я. – Нет, не может быть. Питер умер. Он умер у меня на глазах.

– Да, я умер, – сказал Питер.

– Убирайся.

– Клод.

– Убирайся вон! – завопил я. – Чем бы ты ни был, УБИРАЙСЯ!

Я потянулся за первым, что подвернулось под руку, – это была чернильница. Я швырнул ею в Питера, но промазал. Чернильница будто просвистела навылет прямо сквозь него, забрызгав чернилами мои книги, мои полки, мои половицы. Но отчего-то на его крахмальной серой рубашке не было ни пятнышка.

Я смотрел на него в недоумении. Я привалился к письменному столу.

– Мне нужно… мне нужно отдохнуть. Мне уже мерещится непонятно что.

– Я настоящий, Клод, – сказал Питер. – Вполне настоящий. Подойди и позволь мне доказать тебе это.

Он протянул мне свою руку. Я заколебался, но потом взял её. Его рукопожатие было крепким и тёплым.

– Но как же чернильница? – спросил я.

– Это просто чернильница. – Он накрыл мою руку своей второй ладонью. – Мы связаны вместе, ты и я.

– Но… ты же иллюзия. Ты внутри моей головы. Ты не настоящий.

– Нет, я настоящий, и я внутри твоей головы, – сказал Питер. – Я сам вошёл туда.

– Ну, значит, выйди обратно! – вскричал я, выхватывая руку из его ладоней. Смотреть на него мне было невыносимо. Глаза у него были холодные и безразличные, тогда как глаза Питера были ласковые и сострадающие.

– И снова, боюсь, данное соглашение не позволяет подобного.

Я принялся шарить в своём столе в поисках бутылки, которую я держал в нём. Перед глазами у меня плыло.

– Не желаешь ли… не желаешь ли немного виски? – сказал я, садясь. – Или оно прольётся через тебя насквозь?

– Боюсь, я даже не смогу поднять стакан, – сказал Питер. – Если только ты не попросишь меня об этом.

Я спрятал лицо в ладонях. Моё сердце болезненно колотилось.

– Ты настоящий, но ты в моей голове. Ты в моём кабинете, но в реальности ты вовсе не здесь. Ты можешь передвигать предметы, но только если я прикажу тебе.

Питер кивнул.

– Ты знаешь, что это означает, верно?

Я знал. Я знал признаки лучше кого-либо – до того как настал этот роковой день, моя научная работа была посвящена изучению истории Врага.

Я пригубил виски и не сводил глаз с мужчины, который некогда был моим другом.

– Это значит, что я – Сосуд.

Элли выросла в мастерской матери в зажиточном верхнем квартале Города. Когда ей было восемь лет, мать умерла, и Элли с братом перебралась в приют на Сиротской улице. Когда ей было десять, умер брат, и Элли перебралась в пустующую кузню напротив приюта, чтобы устроить в ней свою собственную мастерскую.

Это была идея Кастиона. Городу нужен был кто-то, кто мог бы продолжить дело Эллиной матери. Ханна Ланкастер была гением, и своими изобретениями она преобразила Город; ко времени её смерти Город полагался на её машины в отлове китов, сборе устриц, фильтрации морской воды и во многом другом. Элли мало что знала об изобретениях матери, и всё же она знала больше других, и Кастион сумел убедить Городской совет выплачивать ей небольшое содержание за то, чтобы она поддерживала аппараты в рабочем состоянии, а также создавала свои собственные изобретения. Первым творением Элли была небольшая ракета, приводившаяся в движение порохом; девочка с гордостью запустила её в мастерской в присутствии Кастиона и Анны, нацелив в открытое окно. Вторым изобретением Элли была поливочная система.

Мастерская находилась на одном уровне с улицей, на антресолях располагалась библиотека, а небольшая слесарная мастерская занимала подвальное помещение. Напоминая внутренность деятельного, но совершенно безалаберного ума, она ускользала от понимания и вызывала головокружение. Это была высокая комната неправильной формы, вдоль стен поднимались аж до самых стропил ряды полок. Пол и стены были обшиты деревом, но посетителю было простительно и не заметить этого, поскольку ни на стенах, ни на полу не было ни единого, ничем не заставленного или не завешанного пятачка. Несмотря на внушительные размеры мастерской, воздух был затхлый и спёртый, пахло сыростью, краской и старыми книгами. Мастерская скрипела и стонала под собственным весом.

Похоже было, что здесь не прибирались ещё ни разу. Заброшенные проекты скапливались по углам, сметённые переменившимся настроением изобретательницы, ожидая, что она подберёт их по прошествии месяцев затем лишь, чтобы снова отбросить в сторону. Словно волнорезы из россыпи металлических обрезков, оброненных банок с краской и раскрытых книг поднимались верстаки. Хрупкие инструменты для составления погодных карт были беспечно брошены и валялись где попало. Стеклянные банки выстроились рядами на грубо оструганных полках, внутри плавали в жёлтой жидкости мёртвые штуковины: скрученные внутренности гигантского морского окуня, шипастый хвост ската. Кипы заляпанных чернилами бумаг, заполненных зарисовками тел, лиц, рук, китов, айсбергов и кораблей, оползали со стен до самого пола. Это были порождения снов Элли, изобретения, которые она сконструировала, почти сконструировала или собиралась однажды сконструировать.

Широкий проход на улицу перекрывала составленная из дубовых панелей дверь-«гармошка». Над ней было приделано чучело луны-рыбы с навечно раззявленным в бессмысленном «О» ртом и слегка выпадающим из глазницы стеклянным глазом. С потолка свисал скелет гигантской черепахи, подвешенный на железных цепях к толстым латунным трубам водного резервуара. В правом дальнем углу спиральная лестница вела вверх на антресоль: на полуэтаже Элли устроила библиотеку, вмещавшую многочисленные тома, оставленные ей матерью. Коллекция разрослась вдвое от первоначального своего размера, и книги едва умещались на полках.

На нижнем этаже, возлежа на центральном верстаке, почётное место занимало большое гарпунное ружьё. На другом верстаке был латунный телескоп, химическая лаборатория и прибор, который мог вырабатывать электричество. Тем временем на полу лежали открытый ящик с фейерверками, рабочая модель Солнечной системы и (во всяком случае, сегодня) Элли – скрутившись калачиком, она спала на стопке географических карт.