Владислав Крапивин - Острова и капитаны: Наследники

– Что-то я не пойму. «Субъект, шкурник». Это ведь уже оскорбление.

– Оскорбление – это когда незаслуженно, – сказал Михаил и ощутил зыбкость своей позиции.

– А я чем заслужил? – глаза Егора блеснули почти настоящей обидой. – Вы что обо мне знаете? Или уже следствие провели?

– Е-гор, – сказала Клавдия Геннадьевна.

– А что Егор? Милиции все можно, да? Она «при исполнении», она всегда права! И пожаловаться некому.

– Ну, почему же? – скучно возразил Михаил. – Жалуются сплошь и рядом. И с успехом. Напиши жалобу и ты.

– На деревню дяде милиционеру?

Михаил вынул записную книжку, ручку и при общем молчании писал целую минуту. Все данные и адрес. Вырвал листок.

– Прошу. Пиши заявление. А я потом приеду специально, принесу свои извинения… Если не сумею доказать, что ты хорошо знаком с Копчиком и обдуманно караулил Ямщикова.

Егор бумажку взял. Прочитал и (вот стервец!) аккуратно спрятал в нагрудный карман. Потом сказал со смесью обиды и снисходительности:

– Ну ладно. Ну, даже если я подговорил Копчика разбить губу Ямщикову, в тюрьму вы меня не посадите. А такие выражения использовать все равно не имеете права.

– Петров! – Клавдия Геннадьевна заговорила с хорошо рассчитанной железной интонацией. – Я сейчас тоже употреблю выражение. Я считаю твою вчерашнюю выходку свинством, а сегодняшнее поведение наглостью. Если на основании этого ты сделаешь вывод, что я назвала тебя наглецом и свиньей – дело твое. Можешь писать в районо, адрес возьми у секретаря… А я со своей стороны обо всем происшедшем немедленно позвоню отцу. Ступай.

– До свиданья, – сказал Егор и пошел к двери. А от порога сообщил: – Звонить лучше матери. Отец все равно на объекте.

– Вот такой фрукт… – Клавдия Геннадьевна виновато посмотрела на Михаила, когда дверь закрылась.

– Любопытный образец… – Михаил все еще испытывал что-то вроде досадливого сочувствия к Петрову.

Клавдия Геннадьевна шумно вздохнула, покрутила телефонный диск.

– Алло… Добрый день, Алина Михаевна… Да, я. Вы меня уже по голосу узнаете… Спасибо, как обычно, в трудах… К сожалению, да… Грустно говорить об этом, но приходится. Пока точно не знаю, но известно одно: с какими-то ребятами подкараулил своего одноклассника, и они его слегка поколотили… Нет, Алина Михаевна, к сожалению, он инициатор… Тот мальчик тоже не прост, но не из тех, кто отстаивает интересы кулаками… Ну, как он объясняет? Вы же знаете, говорить Егор умеет, аргументы найдет всегда, в уме ему не откажешь. И тем не менее… Вот именно. Важно, чтобы он осознал. Вот-вот, об этом я и хочу попросить… Мы – разумеется, но и вы со своей стороны… Да, спасибо… Конечно, конечно, созвонимся. Всего доброго. – Она подняла на Михаила виноватые глаза: – Вот так и приходится… А что я могу сделать? От его отца зависит ремонт школы и масса всего другого… Неужели я совсем беспомощно разговаривала? Вы так на меня смотрите…

– Простите… – Михаил передохнул, чтобы прогнать ощущение жутковатой пустоты – такое, как перед распахнувшимся парашютным люком за секунду до прыжка. Это чувство у него возникало при любых резких неожиданностях. – Я услышал имя. Алина Михаевна?

– Да. Немного необычное…

– И знакомое… – Михаил сморщил лоб и прикусил губу.

Клавдия Геннадьевна смотрела вопросительно. «Нет, стоп», – сказал себе Михаил.

– Что-то вертится в голове, – неуклюже соврал он. – С чем-то связано… – Этот Егор Петров… он не мог раньше иметь дела с нашим ведомством?

– Да, возможно… Кажется, года четыре назад он не поладил с отцом и удрал из дома. Характер-то видите какой… По-моему, вернули с милицией. Но это давний случай. Вообще-то у них нормальные отношения, прекрасная семья и…

– Простите, а они… из здешних мест? Коренные?

– Право не знаю. Я ведь в этой школе всего третий год… А в чем дело? Вас что-то встревожило?

– Да ничего особенного… Одна зацепка в мозгах… связанная уже не с Егором, а с совершенно другими людьми. Возможно, я и ошибаюсь… – опять неловко вывернулся Михаил. И тут же непоследовательно спросил: – А Егору-то сколько лет сейчас?

– Ну… четырнадцать, естественно. Восьмой класс…

– Да, разумеется… А родился он здесь?.. Видите ли, мне интересно знать, не жил ли кто-нибудь из Петровых на юге.

Пряча в глазах искорки любопытства, Клавдия Геннадьевна поднялась:

– Это нетрудно узнать. В личном деле наверняка есть копия свидетельства о рождении.

Она вышла и через две минуты принесла тонкий листок.

– Да, вы правы… Родился первого июня шестьдесят восьмого года, место рождения – Севастополь…

Из директорского кабинета Егор ушел с ощущением победы. Не потому, что выкрутился и осадил этого сержанта (личность, видимо, все-таки случайную), а потому, что почуял под конец разговора: нет у директорши доказательств, а главное – нет желания эти доказательства добывать и «двигать дело».

Слушать писателя Егор больше не пошел, сумка была при нем, раздевалку уже открыли, и через полчаса он оказался дома.

Едва успела мать скормить ему обед, как позвонил некий Гриб, человек не из «таверны», но знакомый Курбаши и к компании Больничного сада благоволивший:

– Кошачок! По агентурным данным ЦРУ, ты располагаешь кассетой с «Викингами». А?

Егор сказал, что кассета Копчика и Копчик не велел давать ее ни одному смертному. А связываться с Копчиком ему неохота, у того не характер, а одна истерика.

– И не давай, и не связывайся! Мне только послушать хотя бы начало! Чтобы знать, стоит ли игра свечек! Из твоих рук, а? Кошачок, за мной не пропадет!

Егор с полминуты поломался, чтобы набить цену, потом прихватил плэйер и спустился во двор, к заброшенной песочнице, у которой был «сходняк» местного молодого населения.

Гриб – прыщавый тип семнадцати лет и непонятных занятий – стянул громадную грузинскую кепку и почтительно водрузил на нечесаную башку дужку с наушниками. Зажмурился. Они сели рядом, Егор не выпускал плэйер из ладоней. Больше никого кругом не было. Гриб сидел и внимал. Егор ежился и скучал: было пасмурно и зябко. Прошло минут семь. Егор глянул в конец двора, окруженного П-образным двенадцатиэтажным корпусом. Глянул и машинально даванул кнопку «стоп» и клавишу перемотки.

Гриб обиженно заморгал:

– Ты чего? Там самый кайф…

– Вырубись, Гриб. Кажись, шах и мат…

От уличной арки по дорожке среди жухлых газонов и унылых кустиков шел недавний знакомый – старший сержант.

Тошновато стало Егору. Что же это, просчитался он? Ничего не кончилось? Ох прижали, кажется, хвост Кошачку…

Егор спрятал магнитофон и наушники за пазуху.

Милиционер подошел. Сапоги по склизкому асфальту «хлюп-щелк, хлюп-щелк». А на коричневом лице улыбка: зубы белые в щели потрескавшихся губ. И в глазах синий насмешливый блеск.