Юз Алешковский - Приключения Серёжи Царапкина

Вдруг появляется директор нашей школы Лев Иванович, подстриженный и выбритый, как всегда, в белой рубашке с чёрным галстуком, но вместо брюк на нём пальмовая юбка, в которых ходят папуасы.

В папоротниковой чаще бродят ихтиозавры и другие ящеры. Я прицеливаюсь в самого крупного из рогатки, и Лев Иванович сразу делает мне замечание:

«Царапкин!»

«А что я сделал?» – говорю я по привычке.

«Отдай рогатку дежурному. Начинаем контрольный диктант».

«Я больше не буду», – заверяю я Льва Ивановича.

«Хорошо. – Лев Иванович начинает диктовать: – Осетин-извозчик лениво погонял лошадей».

Я острым камешком царапаю на каменной доске буквы и мучительно стараюсь не сделать ошибок, потому что их очень трудно исправлять.

Одну фразу мы нацарапываем весь урок, и я устало высказываюсь:

«Скорей бы гении изобрели чернила!»

«Царапкин! Как тебе не стыдно! Ты писал грамотнее, когда был ещё обезьяной! Ты написал «аситин» и поставил тире между «извоз» и «чиком»! Ты останешься в каменном веке на второй год и не перейдёшь в царство Урарту! Ни в коем случае… Кто знает, как Царапкин до этого докатился?» – спрашивает Лев Иванович.

«Он всю третью четверть добывал под партой огонь!» – выдаёт меня Маринка.

Я тут же обещаю:

«Я больше не буду!»

«А-а, добывал огонь? На уроках? Так вот, – решает Лев Иванович, – ты останешься без перемены и будешь писать слово «невмоготу», пока не напишешь правильно. А все пойдут охотиться».

Лев Иванович вручает мне каменную записку со сложноподчинённым предложением: «Прошу вас, которые его родители, прийти в школу» – и бьёт в тамтам.

Весь наш класс со страшным шумом срывается с мест и, занеся над головами копья, несётся по поляне к огромному мамонту. На боку у мамонта мелом написано: «БУФЕТ». Лев Иванович указкой руководит охотой.

У меня текут слюнки, я стараюсь разгадать, как пишется «невмоготу». Руки дрожат, острый камешек крошится… Ребята уже осыпали мамонта копьями… Я царапаю на камне «не в моготу», и мне так страшно остаться на второй год в каменном веке, что я вдруг замечаю ошибку, хочу её исправить, собираю все силы. Ведь нужно только соединить чёрточками «не» с «в» и с «моготу», только соединить, но руки у меня, как назло, не двигаются, тяжёлые, свинцовые, и я с ужасом кричу Льву Ивановичу:

«"Невмоготу" пишется вместе! Чур! Вместе!..»

Я проснулся и обрадовался, что это происходило во сне. Мама поправила на мне одеяло и поцеловала в лоб.

– Спи, спи… Правильно: «невмоготу» пишется вместе. – Она вздохнула: – Если бы ты наяву был таким же грамотным, как во сне…

Я снова уснул, и мне больше ничего до утра не приснилось.

Перед уходом на работу мама, как всегда, сдёрнула с меня одеяло. Я хотел сразу встать, повыжимать гантели и взяться за правила, но солнце пригревало так, как будто стёкла наших окон были увеличительными. Вставать уже не хотелось… И вот замелькали передо мной отрывки из древнеисторического сна.

Я бы проспал ещё часа два, если бы меня не разбудил страшный свист. Я вмиг спрыгнул с кровати, открыл окно и выглянул во двор. «Победа» жильца из пятнадцатой квартиры, всегда стоявшая под моим окном, с затихающим шипом оседала на одну сторону. От неё с хорошо надутым футбольным мячом в руках бежал за угол Витька. Я сразу догадался, в чём дело: Витька, конечно же, вывернул золотник из ниппеля, подсоединил к нему сосок мяча и надул его воздухом из шины. Витька вечно что-нибудь изобретал.

Я уселся поудобней на подоконник, предчувствуя очередной скандал. Пенсионеры и домашние хозяйки, позёвывая, вышли на балконы. Дошкольники Вовка и Вика бегали вокруг «Победы» с недоеденными бутербродами. Наконец с портфелем под мышкой появился её владелец. Заметив спущенную шину, он взглянул на часы и схватился за голову. При этом его портфель упал на тротуар.

– Ты? – спросил он, схватив за ухо Вовку.

– Ой! Я завтракал, а она сама зашипела! – заявил Вовка.

Из подъезда тут же выбежала его мама.

– Это ваш ребёнок или мой? Это ваше ухо или ребёнка? – стала выяснять она.

– Но я же опаздываю… – оправдывался владелец. – И это не в первый раз…

С балконов и из окон вмешались в спор жильцы. Они требовали приструнить «болтающихся без дела школьников». Дом загудел. Владелец поднял портфель и посмотрел на меня:

– Ты видел?

– Нет. А если и видел, то не скажу. Я не ябеда! – сказал я громко и гордо.

Вовкина мама взяла Вовку за ухо и повела домой. Вид у неё был такой, как будто она имеет на это полное право.

Владелец взглянул на часы, вздохнул, плюнул на шину и пешком пошёл на работу.

Я всё сидел на солнышке, зажмурив глаза и обхватив руками коленки, и слышал щёлканье верёвки и шуршанье плоских камешков по асфальту: это девчонки прыгали и играли в «классики»; слышал, как пенсионеры высыпали на стол из пакетика фишки домино и забивали своего ежедневного «козла»; слышал, как зазвенели подшипники по асфальту: это продавщица Нюра привезла на тележке молоко в красно-синих пакетиках.

Хорошо было вот так, не думая ни о чём, зажмурив глаза, представлять наш двор!

А солнце пекло по-настоящему первый раз за это лето. Только не было слышно ни крика, ни смеха мальчишек. Все они ушли на озеро. Утром там мало народу… Вода зеленоватая и прохладная, а мелкая галька холодна после ночи. Ребята плавают и лежат на спинке, и, замёрзнув в воде до дрожи, гоняют по берегу в футбол, и снова… бултых в воду!

Кто-нибудь из моих одноклассников спрашивает у ребят:

«А где Серёжка?»

И они равнодушно отвечают:

«Зубрит правила!»

Тут у меня тоскливо заныло сердце. Я открыл глаза. Под моим окном стояла продавщица Нюра и с ужасом смотрела на меня.

– Захотел в больнице проснуться? Куда глядишь?

– Зрительную память развиваю. Учительница велела, – сказал я и спрыгнул с подоконника.

Правда, я почти целый месяц развивал зрительную память. Это было даже интересно: читать хорошие книжки, а потом представлять в уме трудные слова, писать их и радоваться, что неожиданно правильно написал. Я раньше никогда так не делал…

Мне захотелось есть, а котлеты и каша совсем остыли. Рядом со сковородой лежала мамина записка:

НИ НА МИНУТУ НЕ ЗАБЫВАЙ

ОБ УГРОЖАЮЩЕМ ПОЛОЖЕНИИ.

Я съел холодные котлеты с зелёным луком и повторил про себя правила про слова «в продолжение» и «в продолжении», «в течение» и в «в течении» и из-за этого течения снова вспомнил про озеро…

Дворник Хабибулин поливал двор. Воробьи копошились в лужах и разбрасывали крылышками воду так, что маленькие радуги висели над лужами. А рядом с Хабибулиным раскинулась большая радуга. И мне так захотелось на озеро, что по спине пробежали мурашки и заломило зубы.